Поляне

— Ты бы! — усмехнулся старик невесело. То ты, а то они. Да ведь ты удружил им, убив Уса. Теперь они третью часть его добра и всех его жен себе возьмут. А старшего вместо Уса князем на ихней сходке назовут. Для чего же им было мешать тебе и помогать Усу? А ты говоришь, родная кровь…

— Но я избавил от него Милану! — воскликнул Хорив, ничего пока не разумея. — Я отомстил за нее!

— Избавил… Отомстил… — Белый Волхв глядел своими светлыми мудрыми очами из-под седых бровей, глядел отчего-то со строгой жалостью. — А ежели старшему брату Уса достанется Милана? Легче ей будет?.. Не дергайся, не достанется. Никому не достанется… Эх, Хорив! Много надо терпения, чтобы что-то сделать. Ты терпеливо ждал Уса три дня… Но еще больше требуется порой терпения, чтобы чего-то не делать!

— Не разумею…

— Сейчас уразумеешь, милый. Внимай и молчи. И не шевельнись, пока не доскажу всего. Замри и не шевельнись! Не шевельнись… Замри…

Будто связали Хорива. Дуб на поляне скорее мог бы пошевельнуться, а он не мог. Старик же начал рассказывать. И рассказывал долго-долго, ничего не упуская. И каждое его слово было как тупой нож под сердце.

— Вот что довелось претерпеть Милане, — закончил он. — Оттого что ты убил Уса. А ведь можно было иначе. Отчего ко мне не пришел? Тропу забыл?..

И тут будто бы развязали Хорива, он вскрикнул тоненько, как младенец, сорвал с себя плащ и шапку, оттолкнулся всею силой от земли, распластался над травой и — как брошенное мощною рукой тяжелое копье — ткнулся головой и неколебимый ствол дуба! Отпрянул и снова — головой вперед, к стволу!..

Кто ведает, сколько лет живут волхвы? Кто ведает, откуда вдруг берутся несвойственные старикам быстрота и сила в их высохших руках? Эти быстрота и сила спасли теперь Хорива: не успела его голова вторично и, надо полагать, окончательно достигнуть ствола, как Белый Волхв перехватил старыми руками молодое тело, прижал к траве. Хорив бился, изгибался, ронял пену, как заарканенный конь, пытался грянуться затылком о землю, но старик придерживал обезумевшую голову, не допускал до земли. И все бормотал, бормотал что-то… Бормотал, бормотал…

Очнувшись, Хорив встал молча, без суеты. Белый Волхв, тоже не говоря более ни слова, подал ему шапку и плащ. Хорив надвинул шапку и натянул на плечи плащ. Поискал у пояса, спросил глухо:

— Меч где?

— Мне на память оставишь. У тебя другой найдется, а у меня ни одного. Не жалко для меня?

Хорив молча помотал головой: нет, не жалко. Ничего для Белого Волхва не жалко. А старик положил ему невесомую руку на плечо и, глядя в глаза, тихо, неторопливо молвил:

— Пойдешь один, без меча. Никто тебя не тронет в пути, добрая сила оборонит тебя. Воля неба приведет тебя на твой двор. Ступай же!..

И Хорив, все так же молча, пошел. Обратно. К своей горе, на которой — его двор. На которой — Майдан и капище, а над капищем — боги… Лицо Хорива было теперь будто из дерева вытесано, как у тех богов на Майдане. И под серыми глазами — чернота.

11. Хорив приходит к Кию

Он вошел к старшему брату в терем, когда тот сидел один, сняв сапоги и поставив натруженные, только что вымытые ступни на мягкую бурую шкуру убитой недавно медведицы.

Он вошел не спросясь и даже не поклонившись, с лицом, будто из дерева высеченным, как у богов на Майдане. И под серыми глазами — небывалая прежде чернота.

Кий молча указал на лавку — рядом с собой. Но Хорив не сел. Стоял, облизывая пересохшие губы, похоже было — собирался с духом сказать.

Не надо быть догадливым, такое уж всегда лицо было у Хорива, что все на нем видно, когда печаль и когда радость. На сей раз, однако, не просто печаль, не тоска даже — горе безысходное, и в очах на недвижимом деревянном лице — небывалая доселе одержимость, недобрая, беспросветная.

— Сказывай, — произнес устало князь, глядя в столь необычное лицо брата.

— Дозволь мне с отроками моими на заболотных соседей пойти.

— Коней девать некуда? — строго отозвался Кий. — В болоте загубить решил? Уж лучше продай. Или мне уступи. Да и Щек не откажется.

— Коней не загублю, — возразил Хорив. — Загублю племя Усово. Чтобы и семени от него не осталось! А землю тебе отдам.

Кий хмыкнул, глянул пытливо, взбодрил перстами недолгую свою бороду, русую с проседью.

— Самого Уса живота лишил, все мало тебе? Весь род его извести жаждешь?

— Жажду, княже! В сухой степи, когда шли с Истра — помнишь? — не так влаги жаждал… Дозволь, княже! Не загублю ни коней, ни отроков, доверься! Пока живет племя Усово, мне не жить!

— Еге-е!.. Может, осушим по ковшику? Для разговору, га? Эй, кто там есть!.. Да ты садись, садись. Желаешь, сапоги скидывай, ты же не в княжий терем — ты к брату своему пришел…

Хорив поддался на ласковый голос, сел на лавку. Сапог, правда, скидывать не стал. Им принесли старого меду. Осушили по ковшику.

— Знал бы ты, что они с моей Миланой сотворили!..

Кий молча и терпеливо выслушал долгий, нелегкий рассказ Хорива. Подливал ему еще меду, сам же более не пил. Внимал. Внимал и крепкую думу думал.