Полярные (СИ)

Как только Ханыль видит знакомые очертания пляжа и вдалеке огромный валун, то тут же останавливает Даниэля и просит вернуться к дороге. У неё на глаза наворачиваются слезы, стоит только ей прислушаться к волнам. Она либо сошла с ума, либо ветер и вправду шепчет, что Джинён здесь — рядом с этим морем; его упокоившаяся душа терпеливо ждёт кого-то на берегу, сминая босыми ступнями горячий влажный песок.

— Давай поедем дальше. Я не хочу тревожить кое-кого, — Кан вопросительно смотрит на девушку, но вновь садится на мотоцикл и заводит мотор.

Её слова утопают в рёве транспорта, и она только рада этому. Воспоминания о Джинёне принадлежат ей, благодаря им он жив в её сердце. Их история должна быть только Ханыль.

— Он заслужил покоя и счастья. Надеюсь, ты нашёл то, чего так долго искал и хотел, — ветер, словно отвечая за Бэ, приятно ласкает оголённую кожу рук.

Им улыбается — так, когда видела Джинёна с пакетами полными курицей и пивом, а в зубах он зажимал бумажник — искренне и счастливо. Бэ был её защитником даже после смерти. И если раньше Ханыль яростно отказывалась верить в жизнь после ухода, то сейчас верит, что Джинён, так или иначе, жив и присматривает за ней.

Он был. Боже, как же это было больно признавать, но сейчас его и вправду нет. И вот, что действительно важно — память о Джинёне дарит ему шанс быть счастливым. Есть человек, который его помнит и ценит каждый миг, проведённый рядом с ним. Бэ, думается девушке, был бы неимоверно счастлив, зная, что этот самый человек — Ханыль.

Она любит. Не так, как ему бы хотелось, но не меньше, чем остальных близких людей в её жизни.

Любит. Скучает.

И, оставляя позади себя её самое любимое море, вытирает горькие слезы и смеётся — заливисто, громко, чтобы все знали о её счастье. Она живет. И живет, наконец, наслаждаясь каждым днём.

«Ты, как и всегда, прав. Спасибо, Джинён.

Я клянусь жить хорошо и помнить только хорошее. Я живу хорошо. Боже, будь же счастлив и ты там, где ты сейчас. На нашем с тобой море».

***

Ханыль не хочет заходить в этот дом, но Даниэль долго смотрит на неё и кивает головой в сторону двери.

«Давай же, Им, не трусь» — девушка поднимает руку в воздух и следом раздаётся звонок, оповещающий хозяев о прибывших гостях. Её начинает заметно пробивать мандраж, и Кан, заметив это, заботливо берёт её за руку и целует в щёку.

— Не беспокойся. Я рядом и не дам тебя в обиду, кто бы это ни был, — Ханыль благодарна улыбается ему и кладёт голову ему на плечо, прикрывая на несколько секунд глаза.

В её сердце цветут душистые цветы, которые заполняют всё изнутри — в душе вечная весна.

— Это я — Ханыль. Откроешь? — девушка не узнаёт голоса с другой стороны, пытаясь всё спихнуть на плохо работающий аппарат.

Дверь отворяется, и они вдвоём проходят внутрь. Даниэль отпускает Ханыль, чтобы забрать у неё пакеты со сладостями, но она отдёрнула руку и оглянулась вокруг себя. Им знала, что за одиннадцать лет отсутствия в этом доме всё кардинально изменится. Но не могла допустить и мысли, что женщина всё запустит до такой степени.

Некогда величественный, ухоженный сад зарос сорниками и листвой, деревья вскрыли землю своими корнями, некоторые из них упали и прогнивали, стоял неприятный запах плесени и пропавшей еды. Ханыль поняла, в чём дело, только когда увидела запущенный огород, в детстве с которого она часто воровала сладкие поспевшие ягоды. Её голова закружилась, а слёзы тут же подобрались к глазам, потому что было и обидно, и печально одновременно.

Где её красивый, аккуратный сад, в котором она любила проводить время?

Ножка деревянной скамейки сломалась и она склонилась к земле. Вокруг неё были обвиты стебли сорняков, пробивалась жёсткая трава сквозь деревянные прутья. Было плохой идеей надеть открытые босоножки, потому что даже на тропинке, обложенной качественным дорогим кафелем, была грязь и скользкая трава после утреннего мелкого дождя. На том же самом кафеле появились трещины, и сквозь них когда-то пробивались ростки, а сейчас, недавно беспорядочно торчащие летом, опустились.

Ханыль смотрела на всё это и не верила глазам — её сердце обливалось кровью при каждом вздохе и скрипе дерева из-за порывов ветра. Было неспокойно здесь, хотелось покинуть это место, как можно быстрее. На стенах висели толстые стебли лиан, из-за чего здание казалось заброшенным. Она боялась и представить, что творилось внутри дома.

Даниэль хотел уже было, что-нибудь сказать, но Ханыль дала понять одним взглядом, что слов не нужно. Это стояло в абсолютный противовес всему, что она ему рассказывала про свой дом. В то время они были на слуху у всего округа — богатые, дом их, словно у аристократов, гостеприимные и вежливые. В их саду мечтали побывать многие жители, но им так этого и не удавалось.

А сейчас это всё просто разрушилось у неё на глазах, как и у самого Даниэля. Она показывала Кану фотографии, и Ханыль, думается ему, имела полное право на разочарование.

— Жизнь не была лёгкой, верно? Раз ты вернулась, — парадная дверь отворилась, и Им взглянула на вышедшую к ним пожилую женщину в старом потрёпанном халате.