Полярный конвой. Пушки острова Наварон

Никто из вас не знает его, а я знаю. – Меллори указал на четкий силуэт башни, вписанный в фон темного уже неба. –

Всего-навсего веселый громадный парень, вечно улыбчивый и шутящий. Сейчас он уже наверху. – Меллори помолчал. – Крадется через лес, как кошка. Самая крупная и самая опасная кошка из всех, которых вы видели. Если не будут сопротивляться, Андреа их не убьет без нужды. Когда я решил послать его туда, к этим мальчишкам, у меня было чувство, будто я уже усадил их на электрический стул и включаю ток.

Слова эти произвели на Миллера большое впечатление.

— Давно вы его знаете, начальник? – это был полувопрос, полуутверждение.

— Давно. Андреа служил в регулярной армии и участвовал в албанской войне. Мне рассказывали, что итальянцы в ужас приходили от него и его вездесущих патрулей, действовавших против дивизии «Тосканские волки». Я о нем много тогда наслышался. Конечно, не от самого Андреа. Такое невозможно. Мы встретились с ним позже, когда пытались удержать Сервийский перевал. Я был младшим лейтенантом в штабе Анзакской бригады. Андреа... – он выдержал эффектную паузу, – был подполковником двенадцатой греческой моторизованной дивизии.

– Что, что? – удивленно переспросил Миллер. На лицах

Стивенса и Брауна тоже было написано недоверие.

– Вы не ослышались. Подполковником. Прилично обскакал меня, – насмешливо улыбнулся он. – Совсем в ином свете предстает Андреа, не правда ли?

Они молчали. Мягкий, отзывчивый, общительный

Андреа, почти простак, и вдруг такой высокий офицерский чин. Английское высокомерие было достойно посрамлено.

Меллори довольно улыбался. Сообщение слишком неожиданное. Оно не так легко воспринималось. . Теперь им многое стало понятно: спокойствие Андреа, уверенность в себе и в своих поступках и, наконец, вера Меллори в непогрешимость Андреа, его уважение к мнению грека,

когда приходилось советоваться с ним, а случалось это довольно часто.

«Неудивительно, – подумал Миллер, – что ни разу не довелось услышать, как Меллори приказывает Андреа. А

ведь Меллори никогда не колебался, если была необходимость использовать свое звание».

— После Сервии все покатилось стремительно, – продолжал Меллори. – Андреа узнал, что Триккалу, маленький городок, где жили его жена и трое дочерей, «хейнкели»

сровняли с землей. Он добрался туда, но ничем не мог помочь семье. Фугаска упала в садик перед домом, не оставив от него камня на камне.

Меллори умолк, закурил сигарету и сквозь клуб дыма поглядел на неясные контуры крепости.

— Единственный человек, встретившийся ему, оказался его двоюродным братом Грегорисом. Грегорис был с нами на Крите. Он и сейчас там. От Грегориса он услышал о фашистских жестокостях во Фракии и Македонии, а именно там жили его родители. Они с Грегорисом переоделись в немецкую форму – вы можете представить, как он достал ее: реквизировал немецкий грузовик, – и помчался в Протосами. – Меллори щелчком послал окурок за борт.

Миллер не переставал удивляться: взволнованность, скорее даже налет взволнованности, которая чужда этому грубоватому новозеландцу, была заметна в его словах. Но

Меллори уже неторопливо продолжал:

— Они приехали под вечер печально известной Протосамской резни. Грегорис рассказывал мне, как переодетый в немецкую форму Андреа стоял и смеялся, когда десяток солдат-монархистов связывали попарно греков и бросали их в реку. В первой паре были его отец и мачеха, уже мертвые.

– О Боже! – даже Миллер утратил хладнокровие. – Это просто невероятно..

— Сотни греков умирали так. Обычно их топили живьем, – перебил его Меллори. – Пока вы не узнаете, как греки ненавидят фашистов, вы не сможете представить, что такое ненависть. Андреа распил пару бутылок вина с солдатами, узнал, что убили его родителей рано утром. . с их стороны было бессмысленным сопротивление. К ночи он последовал за солдатами к поржавевшему железному сараю, где те расположились. Кроме ножа, у него не было ничего. Часовому Андреа свернул шею. Вошел в сарай, запер дверь и разбил керосиновую лампу. Грегорис не знает, что там происходило. Вышел Андреа через пару минут, вспотевший, забрызганный кровью с головы до ног.

Грегорис говорил, что в оставленном сарае не слышалось ни единого стона.

Меллори опять умолк. На этот раз никто не проронил ни слова. Стивенс поежился и поплотнее запахнул поношенную куртку: ему стало холодно. Меллори закурил другую сигарету, улыбнулся Миллеру в сторону сторожевой башни.

— Теперь вы понимаете, что мы бы ему там только мешали?

– Да. Думаю, что да, – признался Миллер. – Не думаю, просто предполагаю. Но не всех же, начальник! Он не мог убить всех.

— Всех, – прервал его Меллори. – Потом он организовал партизанский отряд, и жизнь для фашистских дозоров во