— Я училась в консерватории в Ленинграде. Это самый прекрасный из городов. За всю мою жизнь не видела ничего лучшего. А сама я родом с Дальнего Востока, родилась недалеко от Хабаровска, в деревне Николаевке. Там и сейчас мои родители живут.
Надя слушала Лену, и в душе у нее что-то раздваивалось. Лена была артисткой, человеком, по представлению Нади, не совсем обычным, отличным от других. Там, на сцене сельского клуба, целиком поглощенная музыкой, она казалась пришелицей из другого, необычного мира. А тут она прихлебывала кофе, собирала крошки печенья с клеенки, облизывала палец и говорила обычным, чуть приглушенным голосом:
— Когда нам сказали, что едем на Чукотку, я так обрадовалась! Всю жизнь слышала с детства — Чукотка, Чукотка… Какая она, эта легендарная страна? Красиво тут. И ваше село красивое. Немного беспокоилась: поймут ли серьезную музыку местные жители? И должна тебе сказать, Наденька, хоть и не произносят твои земляки высокопарных слов об искусстве, но глаза! Глаза и лица их говорят, что наша музыка доходит до сердец. А это, девочка моя, самое главное в нашем деле! Когда мы плыли сюда — как вокруг было красиво! Сколько живого в этих холодных водах! И моржи, и киты, и нерпы! А птицы! Какое богатство! Закроешь глаза, представишь себе на мгновение — какая даль и какая прелесть! И вот еще что радостно и удивительно: люди здесь самые что ни на есть знакомые, простые — наши обыкновенные советские люди! Вот что хорошо, Наденька!.. Ну я совсем разболталась!
Лена посмотрела на часы и предложила:
— А давай-ка пойдем погуляем, Наденька! Покажешь мне свою родину!
Надя повела Лену сначала на склон Еппына, откуда село было видно как на ладони.
— Говорят, что раньше все люди жили по эту сторону ручья, где папин домик. А новую часть построили позже, — рассказывала Надя. — Вон в том двухэтажном доме живет моя мама. Ее зовут Зина. А вон интернат, где я живу и где мы обедали. Магазин, склад. А на берегу — баня. Видите — дымок идет? Это Катушкин топит, наверное, для вас.
— А что там за лодочки беленькие? — Лена показала на горизонт.
— Это охотничьи вельботы плывут домой, — сказала Надя.
Редкие прохожие провожали уважительными взглядами артистку. Многие останавливались и справлялись, что написал в последнем письме Николай Оле. Надя понимала — им хотелось получше рассмотреть артистку.
Возле доски «Лучшие люди нашего села» Надя остановилась.
— Вон мама Зина, а рядом дядя Арон.
— Какие симпатичные! — сердечно сказала Лена. — А где твой папа?
— Здесь его нет, — тихо ответила Надя.
— Ну, поместят обязательно! — обнадеживающе сказала Лена. — Обязательно поместят!
Вельботы были еще далеко. На краю дернистого обрыва, свесив ноги в нерпичьих торбазах, сидел старик Рультын и смотрел в бинокль.
— Здравствуйте, дедушка! — поздоровалась с ним Надя.
— Какомэй, Надя! — откликнулся старик. — А это кто же с тобой?
— Это артистка, — важно сообщила Надя, — она сегодня вечером будет играть на скрипке.
— Какомэй! — повторил Рультын. — Я еще никогда не слышал живую скрипку! Обязательно приду послушать!
Надя перевела слова старика Лене, и та сказала:
— Непременно приходите!
Рультын протянул ей бинокль.
— Посмотрите на вельботы. Похоже, что на этот раз больше повезло Кайвынто.
Лена осторожно взяла бинокль и навела его на море.
— Как интересно! — сказала она. — Как красиво!
После нее в бинокль поглядела, Надя, но больше из вежливости, потому что вельботы были уже близко.
На берегу собрались разделочницы, стоял трактор. Вскоре сюда пришли другие артисты. Дирижер спросил Лену:
— Ну как устроилась?
— Лучше всех! — весело ответила Лена. — Вот знакомьтесь, моя хозяйка. Ее зовут Надежда.
Артисты подходили и подчеркнуто серьезно знакомились с Надей, пожимали ей, руку… Вот если бы папа видел!
Надя была счастлива. Как хорошо, когда кругом такие добрые, интересные, новые люди! И как хорошо, когда они замечают тебя, разговаривают с тобой.
Артисты всем интересовались. Они сфотографировались близ моржа, потом возле вельбота, вместе с охотниками. Каждый раз Лена брала за руку Надю и ставила рядом с собой.
Вечером отовсюду, с разных концов села к клубу потянулись люди. Многие были в лучших своих костюмах, мужчины при галстуках, а женщины в туфлях, утопающих острыми каблуками в мягком тундровом дерне.
Надя прошла вместе с Леной в заднюю комнату, где собрались музыканты. Артистка уселась перед складным зеркалом, попудрилась и осторожно нарисовала что-то на своем лице. Всего несколько линий провела, но вдруг ее глаза удлинились, а все лицо преобразилось:
— Какая вы стали красивая! — восхищенно прошептала Надя.
— Товарищи, товарищи, пора на сцену! — хлопотал дирижер, а рядом с ним топтался Казимир Болеславович и строго смотал на Надю.
— Пойдешь в зал, Надя? — спросила Лена.
— Да-да, иди в зал, девочка, — торопливо сказал Казимир Болеславович.
На удивление всем сидящим в зале, он посадил Надю на свободный стул в первом ряду.
Потом он сам раздвинул занавес, за которым уже сидели музыканты, и перед каждым из них на специальной подставке лежали раскрытые ноты.