Читаем Полярный – Москва полностью

Помню себя и бабушку в церкви. Очень много народу, душно, горят свечи. Большой, очень красиво одетый батюшка даёт мне с ложечки что-то вкусное. Вспоминание довольно размытое. Теперь понимаю, что бабушка водила меня причащаться. А дорога была неблизкая: два километра до соседнего большого села Инякино, да там ещё до церкви. А церковь очень большая. О её размерах можно судить по тому, что в разгар социализма в здании церкви был гараж для тракторов.

Дом у бабушки рубленый, построен в 1935 году. А комнат в нём две. Первая – в ней печка, стол: здесь едят. Вторая – горница. В красном углу портрет Ленина. Когда-то дедушка снял оттуда иконы, несмотря на протесты бабушки, и повесил этот портрет. Диван, стол, за перегородкой с занавесками бабушкина и дедушкина кровати.

Потом, когда я уже стала старше, построили перед домом, чуть правее, чтобы не загораживать окон, сарай. Сруб невысокий, над ним крыша, крытая шифером, под ним погреб. И сам сарай этот почему-то в деревне зовётся погребом. Поставили в нём кровати, и теперь, приезжая в деревню без папы и останавливаясь у маминой мамы, мы уже спали не в доме, а в «погребе».

Папина мама

Ну а папа всегда приезжал позже. Дела военной службы задерживали. Тогда по деревенским законам мы переходили на жительство к папиной маме – бабушке Поле. У неё, кроме моего папы, был ещё один сын, Алексей, который со своей семьёй жил вместе с бабушкой. У него была жена, тётя Рая, сын Слава и дочка Лена, моя ровесница, двоюродная сестра и подружка.

Дом их был такой же, как у бабушки Оли, а вот «погреба» не было, поэтому я спала с Ленкой в чулане, а родители в «погребе» у соседей.

По приезде в первый же вечер папа посещал родственников со стороны мамы. Надев чёрный флотский мундир со всеми регалиями, прихватив меня и маму, он гордо шествовал по деревне, изредка останавливаясь и беседуя с родственниками или знакомыми. Бабушка Оля встречала важного гостя, кормила ужином, угощала водочкой. Папа мой любил выпить. Выпив, как следует закусив, он недолго поддерживал беседу, находил ближайший диван и засыпал. Словом, вёл себя достаточно тихо. Но его брат Алексей, выпив, начинал задираться, шуметь и скандалить с тётей Раей – своей женой, бабой Полей. Скандалы были громкие, с матом, иногда с дракой и вызывали у меня страх, поэтому жить у бабы Поли я не любила.

Помню лето, когда папа, находясь в деревне, получил весть, что ему присвоено очередное воинское звание – капитана III ранга, по сухопутному – майора. Отмечали это событие, как водится, ужином с возлияниями. Сидели за столом на вольном воздухе, под раскидистыми вётлами. Темнело. И вдруг на другом конце деревни, как раз в той стороне, где жила бабушка Оля, взметнулось вверх яркое и страшное пламя! Пожар! Первая мысль – чей дом горит? не бабушкин ли? Бегом все бросились к месту пожара. Представляю, какие мысли пронеслись в голове у моей мамы, пока мы бежали. Горел двор за два дома от бабушки Оли, двор, крытый соломой, это он вспыхнул, как факел. Общими усилиями тушили пожар. И благодарили Бога, что нет ветра и огонь не может перекинуться на соседние такие же соломенные крыши дворов и домов.

Надо сказать, что деревня вся вытянута в одну линию, с севера на юг. Дома смотрят друг на друга. Одни на восток, другие – на запад. Длина у деревни небольшая, немногим больше километра. И все говорят: «тот конец, этот конец». Вот и получается, что дома моих бабушек находились на разных концах деревни. А где-то посередине деревни был клуб. В клубе устраивались танцы или демонстрировалось кино, но не каждый день.

Баба Поля, папина мама, была женщина невысокая, худенькая, молчаливая, всем своим видом выражавшая недовольство. Она выполняла несложную работу по дому, кормила скотину. У этой бабушки тоже были и корова, и свиньи, и куры. Когда все дела были закончены, баба Поля ложилась спать и засыпала мгновенно в любое время суток. Её невестка, тётя Рая, работала дояркой на колхозной ферме. Она ходила доить коров рано утром, днём и вечером.

Кто-то из этих двух женщин в доме готовил, и, когда наступало время обеда, на стол ставилась одна большая миска щей, сваренных в русской печке, все садились вокруг этой миски и ели щи деревянными ложками. Еда была нехитрая и не очень вкусная. Из всего скудного однообразия деревенской еды мне больше всего нравилась тыква, пареная в русской печке. У бабы Поли, как и у бабы Оли, был огород, но всё как-то у них было не очень уютно. Единственное, что этот дом отличало от дома бабы Оли с хорошей стороны, – это то, что в нём всегда было чисто прибрано.

Сестра Ленка

Моя двоюродная сестра Ленка старше меня всего на три месяца. Поэтому, когда я приезжала в деревню, у нас с ней было о чём поговорить, чем заняться. В хорошую погоду мы с ней ходили на речку. Речка недалеко от деревни по дороге к лесу и течёт параллельно самой деревне.

Речка одна, а названий у неё несколько. Та часть речки, что течёт на уровне дома бабы Оли, называется Мильчус, а та часть, что на уровне бабы Поли, – Шашуркино.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Заберу тебя себе
Заберу тебя себе

— Раздевайся. Хочу посмотреть, как ты это делаешь для меня, — произносит полушепотом. Таким чарующим, что отказать мужчине просто невозможно.И я не отказываю, хотя, честно говоря, надеялась, что мой избранник всё сделает сам. Но увы. Он будто поставил себе цель — максимально усложнить мне и без того непростую ночь.Мы с ним из разных миров. Видим друг друга в первый и последний раз в жизни. Я для него просто девушка на ночь. Он для меня — единственное спасение от мерзких планов моего отца на моё будущее.Так я думала, когда покидала ночной клуб с незнакомцем. Однако я и представить не могла, что после всего одной ночи он украдёт моё сердце и заберёт меня себе.Вторая книга — «Подчиню тебя себе» — в работе.

Дарья Белова , Инна Разина , Мэри Влад , Олли Серж , Тори Майрон

Современные любовные романы / Эротическая литература / Проза / Современная проза / Романы
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза