Поликушка

- Как ты не хочешь понять, Егор Михайлов, - сказала она, - я вовсе не желаю, чтобы Дутлов пошел в солдаты. Кажется, сколько ты меня знаешь, ты можешь судить, что я все делаю, что могу, для того чтобы помочь своим крестьянам, и не хочу их несчастья. Ты знаешь, что я всем готова бы пожертвовать, чтоб избавиться от этой грустной необходимости и не отдавать ни Дутлова, ни Хорюшкина. (Не знаю, пришло ли в голову приказчику, что, для того чтоб избавиться от этой грустной необходимости, не нужно жертвовать всем, а довольно трехсот рублей; но эта мысль легко могла прийти ему. ) Одно только скажу тебе, что Поликея я ни за что не отдам. Когда, после этого дела с часами, он сам признался мне и плакал, и клялся, что он исправится, я долго говорила с ним и видела, что он тронут и искренно раскаялся. ("Ну, понесла!" подумал Егор Михайлович и стал рассматривать варенье, которое у нее было положено в стакан воды: апельсинное или лимонное? "Должно быть с горечью", подумал он. ) С тех пор вот семь месяцев, а он ни разу пьян не был и ведет себя прекрасно. Мне его жена говорила, что он другой человек стал. И как же ты хочешь, чтобы я теперь наказала его, когда он исправился? Да и разве это не бесчеловечно отдать человека, у которого пять человек детей и он один? Нет, ты мне лучше не говори про это, Егор...

И барыня запила из стакана.

Егор Михайлович проследил за прохождением воды через горло и затем возразил коротко и сухо:

- Так Дутлова назначить прикажете?

Барыня всплеснула руками.

- Как ты не можешь меня понять? Разве я желаю несчастья Дутлова, разве я имею что-нибудь против него? Бог мне свидетель, как я все готова сделать для них. (Она взглянула на картину в углу, но вспомнила, что это не Бог: "Ну да все равно, не в том дело", - подумала она. Опять странно, что она не напала на мысль о трехстах рублях. ) Но что же мне делать? Разве я знаю, как и что? Я не могу этого знать. Ну, я на тебя полагаюсь, ты знаешь, чего я хочу. Делай так, чтобы все были довольны, по закону. Что ж делать? Не им одним. Всем бывают тяжелые минуты. Только Поликея нельзя отдать. Ты пойми, что это было бы ужасно с моей стороны.

Она бы еще долее говорила, - она так одушевилась; но в это время в комнату вошла горничная девушка.

- Что ты, Дуняша?

- Мужик пришел, велел спросить у Егора Михалыча, прикажут ли дожидаться сходке? - сказала Дуняша и сердито взглянула на Егора Михайловича. ("Экой этот приказчик, - подумала она, - растревожил барыню; теперь опять не даст заснуть до второго часа!")

- Так поди, Егор, - сказала барыня, - делай, как лучше.

- Слушаю-с. (Он уже ничего не сказал о Дутлове. ) А за деньгами к садовнику кого прикажете послать?

- Петруша разве не приезжал из города?

- Никак нет-с.

- А Николай не может ли съездить?

- Тятенька от поясницы лежит, - сказала Дуняша.

- Не прикажете ли мне самому завтра съездить? - спросил приказчик.

- Нет, ты здесь нужен, Егор. (Барыня задумалась. ) Сколько денег?

- Четыреста шестьдесят два рубля-с.

- Поликея пошли, - сказала барыня, решительно взглянув в лицо Егора Михайлова.

Егор Михайлов, не открывая зубов, растянул губы, как будто улыбался, и не изменился в лице.

- Слушаю-с.

- Пошли его ко мне.

- Слушаю-с, - и Егор Михайлович пошел в контору.

II