Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг

Интерес Кирхера к личности Пико делла Мирандолы и особенно к трудам Раймунда Луллия делает его частью традиции полиматии. То же можно сказать и о его вере в единство знания, о чем шла речь в предыдущей главе. Эта вера позволяла ему проводить аналогии между различными явлениями (например, светом и звуком). Она же побуждала его к попытке синтеза разных систем знаний – языческой и христианской, западной и восточной. Если бы Ян Коменский не был протестантом, Кирхер наверняка бы им восхищался. В любом случае он практиковал некую разновидность пансофии, хотя и не ассоциировал ее с планами по переустройству мира[224].

Полимат как критик: Бейль

Не столь обширными, как у Кирхера, но все же очень значительными были познания Пьера Бейля, французского протестантского пастора, который в 80-е годы XVII века бежал в Голландскую республику. Однажды Бейль признался в том, что «жаждет знать все» (affamé de savoir tout)[225]. Он преподавал в протестантских академиях, сначала во Франции (в Седане), затем в Роттердаме, но оставил академическую карьеру, когда ему предложили стать редактором научного журнала «Новости Республики ученых» (Nouvelles de la République des Lettres), который выходил ежемесячно и просуществовал три года (1684–1687). Он сам писал большинство статей в новостной рубрике (главным образом рецензии на книги). Бейль был не единственным протестантом, издававшим журнал, посвященный культуре, и некоторых из его коллег тоже можно назвать полиматами: Анри Баснаж, например, писал об истории, теологии, языках и даже механике. Однако интересы Бейля были гораздо шире, чем у него. Они нашли отражение в его знаменитом «Историческом и критическом словаре» (Dictionnaire Historique et Critique, 1697).

Этот словарь представлял собой историческую энциклопедию, задуманную как замена более раннего справочника, «Большого исторического словаря» (Le Grand Dictionnaire Historique), опубликованного католическим священником Луи Морери в 1674 году и недостаточно критического, с точки зрения Бейля. Словарь Бейля был значительно объемнее, чем книга его предшественника, и получил известность благодаря сноскам, или «ремаркам», занимавшим гораздо больше места, чем сам текст, и позволявшим автору высказывать свои собственные идеи и сомнения по поводу того, что другие составители подавали как надежные и достоверные факты. Тематика словаря, как и журнала Бейля, не ограничивалась историей, философией, теологией и литературой, но также включала вопросы естествознания. По-видимому, Бейль был весьма сведущ в новейших достижениях в сфере того, что мы сейчас зовем естественными науками. В Nouvelles обсуждались вопросы медицины, анатомии, физики, химии и естественной истории, в то время как в словаре содержались знаменитые «ремарки» о разуме животных (статья Rorarius) и идеях Галилея и Ньютона (статья Leucippus)[226].

Обширнейшая переписка Бейля (сейчас доступная в интернете, как и письма Пейреска и Кирхера) содержит еще больше сведений о его интересах и информаторах[227]. Например, за новостями из английского отделения «Республики ученых» Бейль обращался к жившим в Англии французам – своему другу Даниэлю де Ларроку, хирургу Полю Бюисьеру и библиотекарю Анри Жюстелю (который переводил для него публикации Королевского общества). Информацию из Германии Бейль получал от еще одного друга, ученого-пастора Жака Ланфана. Сведения из области натурфилософии Бейлю поставляли двое ведущих ученых – Христиан Гюйгенс (по вопросам физики) и Антони ван Левенгук, пионер в использовании микроскопа в сфере того, что мы называем микробиологией. Неудивительно, что Бейль, будучи сам искушен в налаживании связей, восхищался своим предшественником Пейреском, посвятил ему статью в словаре и называл «генеральным прокурором „Республики ученых“» – аллюзия на познания Пейреска в юриспруденции и, возможно, на его умение добывать информацию[228].

Полиматы и синтез наук: Лейбниц

Самый знаменитый пример эрудита XVII столетия – это, конечно, Готфрид Вильгельм Лейбниц. Сейчас его, как и Аристотеля, помнят в основном как философа[229]. Этот ярлык опять-таки является не более чем свидетельством нашей склонности втискивать ученых в конкретные ограниченные области знаний. В свое время Лейбниц активно занимался не только философией, но и математикой и теологией. Он был лингвистом, интересовался языковыми семьями и рано увидел аналогии между грамматическим строем финского и венгерского языков[230]. Он также был историком, юристом, автором политических сочинений и знатоком Китая, причем однажды назвал себя «человеком – справочным бюро» по данному вопросу[231].