Другой «новый свет» открылся в ходе так называемой научной революции XVII столетия: с появлением новых инструментов – телескопа и микроскопа – стали доступны для исследования не только далекие объекты, в частности планеты, но и обитавшие совсем рядом живые существа, которые были очень малы, например вши, одна из которых изображена на знаменитой иллюстрации в «Микрографии» Роберта Гука (Micrographia, 1665). Современник Гука, голландец Антони ван Левенгук, с помощью еще более мощного микроскопа первым увидел и описал бактерии.
В других сферах знаний тоже появились новые методы, в частности систематические эксперименты. В эпоху, когда научные открытия еще описывались языком, близким к использовавшемуся в повседневной жизни, а многие эксперименты были достаточно просты, чтобы проводить их дома, любители имели возможность вносить существенный вклад в изучение природы и культуры. Впереди было еще немало открытий, доступных для людей, вооруженных сравнительно простыми инструментами. В свою очередь, накопление новых фактов побуждало ученых к тому, чтобы, проверив и классифицировав эту информацию, превратить ее в научное знание.
Третий важный вопрос касается реорганизации того, что современники называли «Содружеством наук» или «Республикой ученых» (Respublica litterarum, буквально – «Республикой писем»), воображаемого сообщества, объединенного посредством переписки между учеными, жившими в разных странах и порой принадлежавшими к разным религиозным конфессиям. XVII столетие было временем, когда почтовая сеть в Европе активно развивалась[259]
. Эта революция в средствах связи лежала в основе расширения личных «сетей» отдельных ученых. Четверо из семи столпов эрудиции (Пейреск, Бейль, Лейбниц и Кирхер) имели огромное количество корреспондентов, доставлявших им информацию, которую было трудно найти в Экс-ан-Провансе, Роттердаме, Вольфенбюттеле и даже Риме.Переписка Пейреска, например, насчитывает до 10 000 писем, включая письма другим полиматам, таким как Селден, Гассенди, Гроций и Кирхер[260]
. Недавно опубликованные письма Бейля составили четырнадцать печатных томов[261]. Лейбниц тоже часто общался с коллегами посредством писем, из которых сохранилось более 15 000. Еще обширнее была сеть корреспондентов Кирхера, который переписывался с коллегами-полиматами – Пейреском, Гассенди и Карамуэлем, а также получал информацию от иезуитских миссионеров. Ему даже удалось собрать группу иезуитов, чтобы наблюдать магнитные отклонения в разных местах земного шара[262]. Подобно тому как Роджер Бэкон черпал информацию о монголах из писем трех миссионеров-францисканцев, Кирхер благодаря иезуитам получал сведения о Китае из первых рук.Некоторые полиматы известны как интеллектуальные брокеры, посредники. Например, Самуэль Хартлиб, поляк, учившийся в Германии и живший в Англии, был одновременно учеником Бэкона и Коменского и посвятил жизнь распространению их идей и другой информации. Благодаря своей обширнейшей переписке Хартлиб удостоился определения «ось колеса знаний», которое ему дал коллега, Джон Дьюри. Современникам Хартлиб был известен как «разведчик», собиравший информацию и распространявший ее через бюллетень. Генри Ольденбург, немец, живший в Англии и примкнувший к кругу Хартлиба, своими обширными познаниями был обязан должности секретаря в Королевском обществе[263]
. Еще одним «специалистом по сетям» был флорентийский библиотекарь Антонио Мальябекки, пассивный полимат, который не внес оригинального вклада в какую-либо дисциплину, но интенсивно консультировал ученых по самым разным предметам, о чем свидетельствуют 20 000 адресованных ему писем[264].Расширение почтовой системы также способствовало росту популярности бюллетеней и журналов в XVII веке, среди которых во второй половине столетия появляются такие научные издания, как редактировавшийся Ольденбургом
Иными словами, XVII век был временем относительного равновесия между конфликтующими потребностями в широкой эрудиции и в оригинальных идеях. Усиливающаяся необходимость делать открытия и быстрое распространение книг привели к тому, что после 1700 года быть полиматом становилось все труднее и труднее. Хрупкое равновесие, по мнению некоторых чутких наблюдателей, уже склонялось в сторону кризиса.
Кризис учености