Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг

Преодолевать границы между дисциплинами становилось все сложнее, и на академической карте появились отдельные «страны и народы»[481]. Одним из признаков такой «территориализации» науки стало более частое употребление фраз типа «моя область» или – среди историков – «мой период». Некоторые ученые особенно остро ощущали необходимость защищать свою область исследований от соперников. Один из участников съезда Американской экономической ассоциации в 1894 году заявил, что у социологов «нет права отрезать себе участок от поля социальных наук, не обсудив это с экономистами»[482].

Фрагментация знаний также подстегивалась развитием профессиональной терминологии – распространением таких слов, как, например, «долихокефал» (длинноголовый) в физической антропологии, «деиндивидуация» (утрата самосознания) в социальной психологии, «зоосемиотика» (изучение форм познаний у животных) в зоологии, «схизмогенезис» (процесс культурной дифференциации) в антропологии. Они были удобны для посвященных, но для всех остальных звучали как непонятный жаргон, и от этого границы между науками, а также между любителями и профессионалами становились все более отчетливыми. Этому также способствовало использование таких исследовательских методов, которые были не очень понятны посторонним.

В XVIII веке научные эксперименты были все еще близки к обычным, повседневным наблюдениям и могли воспроизводиться любителями – такими, как Вольтер, который отрезал головы улиткам, чтобы посмотреть, отрастут ли они заново, подобно хвостам ящериц. Даже в XIX веке практическая наука была еще доступна непрофессионалам: они смотрели в микроскопы, добывали образцы горных пород, собирали гербарии или пользовались относительно простыми устройствами типа бунзеновской горелки. Но научный прогресс все больше зависел от сложной и дорогой аппаратуры. Любители не имеют возможности повторить эксперименты, которые привели к открытию структуры ДНК или бозона Хиггса в физике элементарных частиц. Как в 20-е годы XX века заметил философ Альфред Уайтхед, «научная теория опережает здравый смысл»[483].

Одним словом, университетский кампус превратился в своего рода архипелаг, состоящий из многочисленных островков знаний, отделенных друг от друга стенами «факультетов» (название, принятое в Великобритании), или «институтов» (в Германии и других странах)[484].

Музеи, общества, конгрессы

Научно-просветительские организации, возникавшие за пределами университетских стен с конца XIX века, тоже становились все более специализированными. Новые музеи все чаще ограничивались конкретной тематикой – например, естественной историей, археологией, антропологией, восточными культурами или даже, как один из венских музеев, «военной экономикой». Подобно академическим институтам, старые музеи иногда разделялись на части. В Лондоне Музей естественной истории стал независимым от Британского музея в 1881 году. Четыре года спустя Музей науки отделился от Музея Южного Кенсингтона, ныне известного как Музей Виктории и Альберта. Британский музей постепенно подразделялся на отделы – гравюры и рисунка, монет и медалей, восточных древностей и т. д.

В предыдущей главе уже шла речь о развитии специализированных организаций в ущерб Королевскому научному обществу. Само это общество тоже становилось более специализированным. До 1847 года его члены избирались из всех областей «учености и науки», включая «археологию, нумизматику и изучение древностей», но после этой даты кандидатами могли стать только те, кто занимался естественными науками. В 1887 году специализация пошла еще дальше, и Philosophical Transactions, официальное издание Общества, было поделено на две серии: «A» (математические и физические науки) и «B» (биологические науки)[485]. Правда, несколько археологов и антропологов все-таки смогли стать членами Королевского общества после 1847 года (Джон Леббок в 1858 году, Эдуард Тайлор в 1871-м, Огастес Питт-Риверс в 1876-м, Артур Эванс в 1901-м и Джеймс Фрэзер в 1920-м)[486]. Однако в то время археологию считали естественной наукой, в то время как антропология, несмотря на акцент на культуру в работах Тайлора и других ученых, по большей части воспринималась как область изучения естественной истории человечества.