Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг

Томас Юнг – еще один полимат, которого критиковали за то, что он слишком разбрасывался. Один итальянский ученый писал Юнгу: «Все сожалеют о том, что Ваша разносторонность столь сильно распространяется на занятия науками… что Вы не можете упорно продолжать работу над своими открытиями и доводить их до той степени совершенства, которую мы вправе ожидать от человека столь ярких талантов». Когда Юнг умер, президент Королевского общества высоко оценил его заслуги, но в то же время предостерег остальных, заявив, что Общество «приветствует скорее сосредоточенность на исследованиях в границах определенной части науки, нежели попытку объять целое»[450].

Еще одним признаком смены интеллектуального климата был сдвиг в понимании термина dilletante. Когда это слово появилось в Италии и к XVIII веку получило распространение в Англии, его значение было положительным: дилетант – это человек, который «получает удовольствие» от чего-то; точно так же французское слово amateur, «любитель», изначально обозначало того, кто «любит» искусства или науки. На протяжении XIX столетия эти слова приобрели уничижительный оттенок: теперь с их помощью характеризовали не энтузиазм, а поверхностное понимание, свойственное неспециалистам. Например, Георг Вайц, специалист по немецкому Средневековью, критиковал Dilettantismus в первом выпуске первого журнала для профессиональных историков – Historische Zeitschrift (1859). Аналогичным образом ведущий немецкий филолог Эмиль Дюбуа-Реймон назвал естественно-научные штудии Гёте развлечением (Spielerei) «самоучки-дилетанта»[451].

Перегрузка

Почему же менялся климат? Если говорить кратко, из-за «перегрузки». Как и в XVII веке, имел место взрыв знаний в обоих смыслах этого слова – то есть их расширение и одновременная фрагментация, распад на части. Изобретение парового пресса и удешевление бумаги, которую теперь делали из целлюлозы, привели к снижению стоимости книг и журналов и способствовали их распространению настолько, что можно говорить о «второй книжной революции» и «потоке дешевых печатных изданий»[452]. Популяризация знаний, особенно естественно-научных, приобретала все более важное значение[453]. Один из упомянутых в предыдущей главе британских полиматов, Томас де Квинси, живо передал свою обеспокоенность в описании кошмарного сна о «веренице телег и вагонов» рядом с его домом, из которых выгружали все новые и новые груды книг[454].

Перегрузка возникла не только из-за удешевления печати. Благодаря исследованиям, включавшим физические и химические эксперименты, изучению и описанию новых видов растений, животных и горных пород, историческим изысканиям в официальных архивах, которые постепенно открывали свои двери для публики, накапливалось все больше знаний. Среди многочисленных открытий этого периода были новые звезды и новые элементы, открытые в результате появления более мощных телескопов и микроскопов. Участники научных экспедиций, многие из которых финансировались государством в стратегических и экономических целях, привозили тысячи образцов минералов, растений и животных и неизмеримо обогатили познания европейцев о других частях света – Африке, Океании и Арктике, их природных ресурсах, населении и языках[455].

Не только академическое знание расширялось подобным образом. В XIX веке происходила «революция в правительствах», возникло «информационное государство», в котором принятию важных решений предшествовал систематический сбор данных, зачастую в форме опросов[456]. Существенная доля собранной информации переводилась в статистическую форму и публиковалась. В это время мир захлестнула «лавина печатных цифр», бóльшую часть которых производил чиновничий аппарат[457].

Расширение империй – Британской в Индии, Французской в Северной Африке, Бельгийской в Конго и т. д. – ставило правительства и чиновников перед необходимостью получать представление о географии, ресурсах и об особенностях народов, находящихся под их управлением. Составлялись карты территорий, писались отчеты о склонности тех или иных народов подчиняться имперскому режиму или выступать против него[458]. Внутри государств все больший объем информации сосредоточивался в руках полиции. В 1879 году CID (Criminal Investigation Department) – британский Департамент криминальных расследований – рассмотрел более 40 000 официальных писем и специальных докладов[459]. Бизнес тоже постепенно осваивал правительственную модель. Процесс возглавляли американские железные дороги, которым требовалось все больше информации, в первую очередь чтобы предотвращать аварии, а затем, как и другим компаниям, – для управления расширявшейся деятельностью[460].