Всю эту информацию нужно было упорядочить. В XVII веке, как мы видели, одним из ответов на первый информационный кризис было создание новых методов ведения и каталогизации заметок. В XVIII веке широкое распространение получили справочные издания по самым разным предметам: это были книги, предназначенные для поиска информации по отдельным вопросам или беглого просмотра, а не для чтения. Их было так много, что в 1758 году появился словарь подобных словарей[461]
.В 1819 году шотландский полимат Фрэнсис Джеффри, редактор знаменитого журнала
В конце XIX века немецкий полимат Герман фон Гельмгольц упоминал о «приспособлениях» – «каталогах, лексиконах, регистрах, предметных указателях, справочниках», которые обеспечивали «моментальный доступ» к знаниям[463]
. Возможно, он имел в виду и картотеки, придуманные полиматом Мелвиллом Дьюи, чьи стандартизированные карточки привлекли внимание не только его коллег-библиотекарей, но и ученых, а также предпринимателей («картотека стала сегодня необходимой частью современного бизнеса»)[464]. Возможно, Гельмгольц знал и о каталожных шкафах, впервые изготовленных в 1875 году, – предметах мебели, которые начали занимать все больше и больше места в библиотеках и конторах.Специализация
Главным ответом на этот информационный взрыв стала специализация, позволявшая сократить объем знаний, которыми необходимо было овладеть. Ее можно считать своего рода защитным механизмом, дамбой, спасающей от информационного потопа. В 1979 году один известный американский историк отмечал потребность в том, что он назвал «еще не написанной всеобщей историей специализации»[465]
. Эта лакуна не заполнена до сих пор – возможно, потому, что написание такого общего труда само по себе требует целой команды специалистов. Здесь мы можем предложить лишь краткий очерк. Ранние стадии процесса очерчены в предыдущей главе, но в период с середины XIX до XXI века тенденция становилась все мощнее и мощнее.Как и прежде, появление новых слов в языке отражает осознание проблемы современниками. Мы уже видели, что слово
Дискуссия, начатая Кантом и Адамом Смитом, не затухала. С одной стороны, социолог Эмиль Дюркгейм утверждал, что разделение труда делает общество более сплоченным, поскольку в таких условиях зависимость людей друг от друга возрастает. Несмотря на широту собственных интересов, Дюркгейм распространял свои воззрения, касающиеся разделения труда, и на академическую сферу и придерживался «неизменно положительного отношения к дисциплинарной специализации»[467]
. Он поддерживал ее и в области социологии на том основании, что она позволяла сделать эту науку, которая все еще слишком часто оставалась «разновидностью философского теоретизирования», более точной и более объективной[468].С другой стороны, существовала теория Карла Маркса, согласно которой в будущем коммунистическом обществе будет возможно «делать сегодня одно, а завтра – другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, – как… душе угодно»[469]
. Уильям Моррис был еще одним противником общества, в котором большинство работников «постоянно выполняют одну и ту же маленькую часть общей работы и никогда не имеют возможности подумать о других ее частях». В его идеальном обществе ремесленник «будет вкладывать свой собственный ум и энтузиазм в изделия, которые он создает. Пока его труд не подвергся „разделению“… он должен знать все о том, что производит, а также о том, как его изделия соотносятся с похожими продуктами»[470].Ученый-полимат Макс Вебер выразил свои сомнения в знаменитой лекции 1917 года Wissenschaft als Beruf (название может быть переведено как «Наука как призвание» или «Наука как профессия»). В этой лекции обсуждался вопрос о противоречиях между разносторонностью и специализацией[471]
. Вебер ощущал эти противоречия на собственном опыте; возможно, они даже стали причиной его нервного срыва в 1897 году.Разделение институтов