Томас Генри Гексли, более всего известный своими публичными выступлениями в защиту Дарвина, был еще одним из полиматов, однажды возблагодарившим богов за присущее ему «разнообразие вкусов». Он говорил: «Если бы у меня было столько же жизней, сколько у кошки, я бы не оставил неисследованным ни один уголок». Подобно Дарвину, Гексли изучал медицину, но не получил научную степень. Как и у Дарвина, его жизнь изменилась благодаря научной экспедиции, в его случае – плаванию к Торресову проливу и берегам Австралии в 1846–1850 годах на британском корабле «Раттлснейк». Гексли заинтересовался зоологией и занялся изучением актиний, медуз и морских ежей. По возвращении в Британию он читал лекции по геологии в Горной школе в Лондоне. Интерес к геологии и эволюции привел его к палеонтологии, изучению динозавров и черепа неандертальца. После знакомства с Гербертом Спенсером Гексли вошел в круг авторов
Еще один разносторонний ученый, Фрэнсис Гальтон, теперь известен – а лучше сказать, печально знаменит – своими выступлениями в защиту евгеники. Он тоже начинал карьеру как исследователь-путешественник: изучал Средний Восток и области Юго-Западной Африки, которые до той поры были неизвестны европейцам. Гальтон опубликовал книгу об искусстве путешествовать. Будучи кузеном Чарльза Дарвина, он особенно интересовался вопросами наследственности, изучая ее как у людей, так и у гороха. Гальтон также занимался математикой, статистикой, физической антропологией (основал антропометрическую лабораторию), психологическими экспериментами, особенно тестами на интеллект и визуальную память, и метеорологией (открыл антициклон и дал ему название). Он также классифицировал отпечатки пальцев, основываясь на работе Уильяма Джеймса Гершеля, сына полимата Джона Гершеля[437]
.Уильям Генри Фокс Тальбот – яркий пример разносторонней личности, которую сейчас знают только благодаря достижениям в одной сфере, а именно фотографии. Но даже если бы он не изобрел фотоаппарат и не написал о фотографии в своей книге «Кисть натуры» (The pencil of nature, 1844), то все равно вошел бы в историю как полимат Викторианской эпохи. Он был признанным математиком – в его честь названа кривая Тальбота. После знакомства с Джоном Гершелем он занялся оптикой и сформулировал закон Тальбота. Работая со спектроскопом, он перешел от оптики к химии, продемонстрировав, что можно идентифицировать различные вещества по их спектру. Исследования вопросов оптики и химии объединились в сфере фотографии, но интересы Тальбота были еще шире. В ботанике он выделил два новых вида растений. Опубликовал три работы по астрономии и несколько – по теории чисел. Тальбот также писал об этимологии и был одним из первых, кому удалось расшифровать ассирийские клинописные тексты. Рассуждая как естествоиспытатель, он предложил своего рода эксперимент для проверки правильности перевода этих текстов, в ходе которого несколько ученых переводили вновь открытые надписи независимо друг от друга (к счастью, их версии не сильно различались). Тальбот также был членом парламента, а в число его произведений входят «Размышления об умеренной реформе в палате общин» (Thoughts on Moderate Reform in the House of Commons)[438]
.К новому кризису
По мере того как количество информации в описываемый период постепенно возрастало, идея и практика разделения интеллектуального труда становились все более актуальными. Начиная с середины XVIII века специализация, в том числе специализация знаний, стала предметом публичного обсуждения. В 1748 году Дени Дидро уже говорил о развитии специализации в хирургии и предсказал (верно) аналогичную тенденцию во всей медицине[439]
.Ремарки Адама Смита об интеллектуальной деятельности в его лекциях по праву (1763) предвосхищают знаменитую дискуссию о разделении труда в «Богатстве народов» (The Wealth of Nations, 1776): Смит отмечает, что философия (имеется в виду то, что мы называем наукой) «становится отдельной профессией, которая с течением времени, как и все остальные, разделяется на различные области» или на «большое число отраслей, каждая из которых дает работу определенной группе или классу философов». Кто-то может увидеть в словах Смита сарказм, но он продолжает: «По мере того как каждый становится все более сведущим в своей области, все больше работы делается для целого, в результате чего значительно возрастает объем научных знаний»[440]
.