Полина

Но урожай другой взошёл у новых тронов -

не знающий родни, на новеньких стеблях…

Я вижу жаркий акт

Я вижу жаркий акт, какой мелькает всяко…

Усадьба, шик убранств, картины, полутьма

и бархат белых стен, и мебель в старом лаке,

над полом золотым зеркальность полотна,

душистый запах вин и сырного букета,

охапки васильков и жёлтой череды

средь звёздной тишины несущегося лета,

когда уже святы простейшие цветы;

везде любовь, ковры и волны штор и тюлей,

изгибы спин и губ, сплетенья рук и ног,

нектары пылких тел среди луны июля,

постель, разброс одежд и лоскуты чулок…

И я тут то стону, то тихну, каменею,

потом уже она, а после – в унисон.

Порой она на мне, потом и над нею…

Ах, Боже, я прошу, чтоб это был не сон!

Елене Тукаловой

Марципаны

А очи её – марципаны в глазури,

в овале из ниточек мелких ресниц.

Хотел бы создать я ещё одну суру,

чтоб их красоту воспевать без границ!

Меня бы услышал Аллах всемогущий,

и даже Христос обратился б в ислам.

Глаза – её влажная, райская гуща,

какую Перун или Зевс нам послал.

Наверно, все боги имели участье

в создании этих чарующих мест,

что их же самих за момент, в одночасье

они соблазнили, как хитренький бес.

Поэтому вниз отослали принцессу,

подальше от ангелов, жён и грехов.

И вот она здесь, окаймлённая весом,

дарует землянам секрет и любовь.

Екатерине Курочке

Белорусочка

По мне, она слегка серьёзна и сурова,

отважна и тонка, и ласкова, как луч,

вольготна и права, певуча, темноброва

и мелодична так, как сам скрипичный ключ.

И во все стороны направлен её компас,

с ветрами дружит шток и яркий, чистый флаг.

И к ней щедра вся солнечная ёмкость -

ложится весь загар, как свет, медовый лак.

Она везде смела, как жаркий меч Афины.

Она, как суть весов, чьи чаши хороши.

Живительна, как дождь, рассвет и витамины.

Отрада для округ, где люди, этажи.

Она, как ветвь Руси, побег России белой,

что выдала плоды любимо и любя.

И встретилась вдруг мне вещающей и спелой,

кофейной кроной влас играя и клубя.

Порою снится вдруг, летя ко лбу кометой,

пикируя в мой сон в гранитной темноте,

являясь в тишине волшебнейшим приветом…

И только в этот миг она со мной, во мне…

Елене Тукаловой

Шестая звезда

Вокруг успех, ошибки, люди

и три моста, витринный лоск

и проводов и рельсов путы,

ночами – россыпь белых звёзд.

Но средь всего, почти родного,

что в вечной рухляди, пыли,

пустого, свеже-недурного,

чему мерила – власть, рубли,

во мне мечта стихом сверкает

о ней, далёкой, непростой,

что для других живёт, сияет

в момент порочный иль святой.

Вот так живу, часы листая.

И в грёзах я слегка ожил!

Она – к Кремлю звезда шестая.

И до неё три сотни миль.

Елене Тукаловой

Самопогребенец

Горчичный жар мне грудь тревожит,

и растекается очаг

по тканям, порам бледной кожи,

влипая глубже, будто страх.

Резь одиночья жжёт и режет,

как соляной, густой клинок,

и мозг зудит, себя сам чешет.

Пылает в муках черепок.

Я измолол обиды, грусти

и изжевал весь перец тем,

как жерновами память, чувства,

и из потерь создал тотем.

Ему молюсь, добром венчая.

Слезами множу сталактит.

Но грозы бьют, ветра качают,

и угрожают столб разбить.

Они однажды идол свалят,

какой привалит боль и жар.

Он мне надгробьем лучшим станет

среди камней, деревьев, пар…

Ликёр

Пройдя по питейным домам, ресторанам,

пивным, винокурням и даже дворцам,

побыв в состояниях разных угаров,

и зная секреты любого дельца,

испробовав дюжины вин и портвейнов,

познав коньяки, самогоны и джин,

сварив уже девять рецептов глинтвейна,

я думал, отведал все-все купажи…

Но как сомелье я впервые ошибся!

Нашлась необычная форма искусств!

Как Вакх, Дионис охмелённый, влюбился

в её этикетку и запах, и вкус…

Елене Тукаловой

Хрустальный голос

Твердят, что нет чуда, любви или сказки,

что лжива краса или редкостен дар.

Но вновь отвергаю язычные пляски,

ведь в уши втекает сладчайший нектар.

Тот голос – хрусталь под алмазной огранкой,

ручей-невидимка, что чисто бежит,

иль струны, берущие разные планки,

по ним медиатор живой розовит.

Звучанье его, будто ангельский высказ,

что славным мотивом сплетает союз,

что вводит в усладу, соблазн или искус,

которым сдаюсь, поддаюсь, предаюсь.

Как дикая птаха на ветке, роскошна,

что в образе девушки в нужном ладу.

И я перед ней, будто кот на окошке,

внимающий песне в цветущем саду…

Елене Тукаловой

Армейская бесовщина

В лютейшей казарме удушливо, мутно,

кроватные нары, сапожная вонь,

и так перегарно, темно, многолюдно,

отвратный и страшный, отчаянный фон.

Тут страх пучеглазый ночами пугает

средь сапа и храпа, и газов из дыр.

В уборной шлепки, что колечки пронзают.

Салаги таранят бетон, мойдодыр.

Командные спрятались в сон или пьянство.

Летят на невинных удары ремней.

Творится безбожье, безлюдье, поганство,

как пытки в острогах средь крови, теней.

Уставом подтёрлись матёрые звери.

Царят беззаконие, рабство и дурь.

И многие в свет, наказанье не верят,

хотят самосуд, но не выдадут пуль.

Вся-вся атмосфера собою карает.

Тут каждый в какой-то неясной вине.

Тут вся человечность, терпенье сгорают.

Скорей бы приказ к наступленью, войне…

Недосягаемая

Я снова причастен к раздумьям о дивном.

Эскиз набросал, где удачный роман.

Сознанием жарким, большим и ретивым

лечу в неизвестный, столичный туман.

Средь сизого дыма и едкого смога