Полина [современная орфография]

Тот же разговор продолжался на следующий день. Новым письмом Полина уведомляла, что небольшое имение ее матери пойдет на уплату старых отцовских долгов, и что она хочет выплатить их непременно и немедленно. Терпение кредиторов основывалось на старости и болезнях г-жи Д**, но ее молодая дочь могла работой снискивать себе пропитание и не имела прав на такое снисхождение. Не краснея, они могли отнять у нее незначительное наследство. Полина не хотела ни ждать угроз, ни умолять о пощаде, отказалась от наследства и решила завести магазин шитья.

Такое известие уничтожило все сомнения Лоренции, а мать ее замолкла со своими умными предсказаниями. Обе отправились в дорогу, и через неделю возвратились в Париж с Полиной.

Не без затруднения Лоренция предложила Полине ехать с собой и жить в ее доме. Она думала найти в ней остатки предрассудков и благочестие.

Полина не была, в самом деле, идеальной. То была душа гордая и ревнивая к своему собственному достоинству. Душа ее не украшалась чувствами кротости, любви и смирения, которые отличают людей истинно благочестивых. В ней было так мало отчуждения от мира, что она считала себя несчастной, потому что приносила себя в жертву долга. Она больше нуждалась в собственном своем уважении и, может быть, в уважении других, чем в любви к Богу и в счастье ближнего. Лоренция, менее сильная и менее гордая, утешалась в лишениях и пожертвованиях улыбкой матери, а Полина привыкла к эгоистической сосредоточенности на самой себе. Она не решалась принять предложение подруги не по строгости возвышенного чувства, а по тому только, что не знала, будет ли у нее жить пристойно.

Сперва Лоренция не поняла ее и вообразила, что ее удерживает страх подвергнуться осуждению строгих умов. Но не этой причине покорялась Полина. Мнение ее соседок переменилось; дружба знаменитой актрисы почиталась не стыдом, а честью. Теперь хвастали ее вниманием или воспоминанием. Во второй приезд ее в Сен-Фронт торжество ее превзошло триумф первого приезда. Она была принуждена защищаться от многочисленных поклонников, а исключительное предпочтение, оказанное Полине, породило тысячу соперниц, перед которыми Полина могла гордиться.

После долгого разговора Лоренция увидела, что Полина не принимает ее одолжений из чувства гордой щекотливости. Лоренция не совсем постигала этот избыток гордости, которая не смеет принять на себя бремени признательности, но она уважила ее и опустилась до просьбы, до слез для победы над высокомерием бедности, которое было бы предурным чувством, если б тысячи тщеславных покровительниц не служили к его оправданию. Должна ли Полина опасаться такого тщеславия от Лоренции? Нет. Но она все-таки боялась, а Лоренция, оскорбленная недоверчивостью, решилась и надеялась скоро победить ее. На этот раз Лоренция над ней восторжествовала с помощью своего сердечного красноречия. Тронутая, любопытствующая, увлеченная Полина ступила дрожащей ногой на порог новой жизни, обещая себе возвратиться назад при первой неудаче.

Полина провела первые недели в Париже спокойно и весело. Лоренция взяла отпуск на два месяца и посвятила его дельному учению. Она жила с матерью в красивом доме, посреди сада, куда едва долетал городской шум, и где она принимала весьма немногих. В это время года богачи уезжают в деревни, театры не блестят, истинные артисты любят предаваться размышлению и беседе с собой. Красивый дом, простой, но отлично отделанный, мирная и умная жизнь, созданная Лоренцией в мире интриг и развращения, теперь служили удовлетворительной развязкой всех ужасов, которыми в прежнее время Полина мутилась на счет своей подруги. Правда, Лоренция не всегда была так осторожна, так хорошо обставлена, не всегда так умно распоряжалась жизнью, как теперь. Собственным опытом дошла она до такой разборчивости, и хотя была еще молода, однако испытала уже и неблагодарность и злобу. Пострадав, поплакав о потере мечтаний и много пожалев о сильных порывах юности, она решилась сносить земную жизнь в том виде, в каком она устроена — не бояться общего мнения и не поступать вопреки ему, жертвовать часто упоением мечтаний исполнению доброго совета, а раздражительность справедливого гнева покорять святой радости прощения. Словом, она начинала разрешать трудную задачу, как в искусстве, так и в частной жизни. Она утихла, но не охладела; она умерила свой характер, но не уничтожила его.