Полёт японского журавля. Я русский

– Что ты делаешь! Тимофей, – закричала из открытой форточки мать.

Михаил очнулся от своих мечтаний, и вспомнил.

На следующий день он взял отпуск за свой счёт, и уехал во Врангель. Жене он сказал, что соскучился по живой природе и хочет немного побыть один, и в его словах была правда.

Всю дорогу до Находки он не находил себе места. Ему достался последний вагон и последнее купе. Вагон болтало во все стороны, а он думал о Тимофее. Он не видел его несколько лет, и неожиданное воспоминание вызвало в нём чувство вины и тревоги. Были, конечно, командировки, была обычная суета, связанная с домом, с работой и женой и её проблемами на работе. Эта суета, заполнявшая всё его сознание и не позволявшая хоть на минуту оторваться от этой текучки, не давала увидеть жизнь такой, какая она былаь на самом деле. Впрочем, Михаил не знал, какой должна быть настоящая жизнь, он просто находился в ней, ехал в поезде и желал всем сердцем снова увидеть деда Тимофея, моля бога, чтобы с ним всё было в порядке. Хотел разделить с ним радость от пробуждения природы, увидеть зелёную тайгу, утонуть в её бескрайнем пространстве, и даже, поглядеть, что стало с его бывшим лагерем. Обо всём этом размышлял он, сидя перед окном в купе.

Вместо дома, где жил Тимофей, он увидел лишь яму от погреба и разваленную печь. Михаил стоял на солнцепёке в самый полдень, не решаясь признать факт за действительность.

– Вы кто ему будете? – услышал он оклик из-за спины. Рядом стаяла немолодая женщина, державшая за руку ребёнка лет восьми, который всё время пытался вырваться. – Стой на месте, окаянный. Погоди, дам тебе ремня, вот придём домой, – отчитывала она мальчугана. – Дак, не услышала. Вы ктось ему будете? Не Михаил ли?– снова прищурившись, спросила женщина.

Михаил молча кивнул головой.

– Правда ли? Я думала, что вы русский. Имя-то русское. Сами-то кто будете? Из каких?

– А как вам хочется, мать, так и считайте.

– Ну и ладно. Мне всё равно. Лишь бы человек был. Пойдём сынок. Хорошо, что ты приехал. Тимофей для тебя оставил кое-что.

– А сам он где? – всё ещё не соображая, что происходит, спросил Михаил.

– Так помер Тимофей. Уж полгода как помер. Схоронили его. Старый был человек, одинокий, вот смерть его и прибрала.

Михаил попросил тетку Нюру показать его могилу. Она согласилась, но сказала, что покажет потом, а сначала отдаст вещи.

Жила она в ветхом маленьком доме, собранном, судя по внешнему виду, из остатков лагерных бараков.

– А вы-то сами кто будете? – спросил Михаил, заходя в дом.

– Зверькова я, – тихо ответила женщина. – Муж мой здесь работал, а я в Козьмино работала на рыбном заводе, пока он в лагере сидел. А сейчас вот здесь живу.

Михаил понял, что это жена его бывшего командира отряда, но о своей догадке почему-то промолчал.

– Мне оно ни к чему, – объяснила тётя Нюра, снимая со шкафа брезентовый мешок. – А там гляди сам, что с ним делать. Вот его вещи-то.

Тётя Нюра посадила Михаила за стол, а сама вытащила из-под умывальника наполненное ведро и вышла из дома, оставив его одного в комнате.

Михаил долго не решался развязать мешок. Вещи, лежащие в нём, могли вызвать неизвестные чувства. Ему было и стыдно и грустно. Когда он развязывал узел и вынимал вещи, ему показалось, что сейчас в памяти всплывут воспоминания, и он обязательно расплачется, но ничего этого не произошло. Он выложил на стол небольшой альбом с фотографиями, немного поржавевший японский штык-нож, несколько десятков гильз в полотняном мешочке, порох в фабричной упаковке, и с десяток свинцовых пуль. Там же в отдельном мешочке была и дробь. Была там ещё стертая на одну треть серебряная ложка, алюминиевая кружка, кожаная портупея казачьего образца и мешочек с тем самым белым порошком, благодаря которому дед Тимофей вытащил его с того света. Глядя на все эти предметы, он испытал чувство благодарности к старику. Смерть – естественна для любого человека. И дело не в том, чтобы люди просто помнили его, а в том, чтобы эта память помогала им видеть себя, свои поступки и ту дорогу, по которой ведёт их жизнь. Он вдруг осознал, что стал свидетелем настоящего чуда, а оно заключалось в простой вещи, в том, что его жизненный путь пересёк путь Тимофея, в том, что они встретились. Таким же чудом была его встреча и с Ли Веем, и с Вязовым, со всеми людьми, которых он когда либо встретил на своём жизненном пути. И всем им он был бесконечно благодарен за то, что они когда-то не отвернулись от него при встрече. Но Тимофей сделал несравненно большее, он вложил в него русскую душу, и научил с её помощью видеть мир, природу, людей. Михаил не знал ещё, чем русская душа может отличаться от другой души, но твёрдо знал, что душа эта принуждает его всё это любить и не требовать ничего взамен.