Полёт японского журавля. Я русский

Они просидели до обеда, дождавшись, когда пришла жена и, действительно, устроила им разнос. Потом они сидели на лавочке и курили. За этим слабо отрезвляющим занятием Трофим рассказал, как оказался во Владивостоке. Он, по-прежнему, работал взрывником на руднике, на севере Приморья, а сюда приехал с желанием дать жизни жару, и показать «наших», из-за чего пришлось пропить все деньги.

– Так что, бросай свою работу, и приезжай к нам, на рудник, – в десятый раз, заканчивая разговор, предлагал Трофим, не в силах встать со скамейки. – Рудник «Дальний». Запомнил? «Дальний».

Когда Трофим уковылял в поисках своих покинутых товарищей, пообещав вскоре вернуться, Михаил закурил ещё одну папиросу и задумался. Что-то в рассказе Сергея показалось ему необычным, и даже таинственным, гораздо большим, чем просто темой дикого заработка. Да и встреча их на пустынном берегу Амурского залива уже не выглядела случайной. Он и до этого слышал о проблеме этого рудника, но то была информация закрытого содержания, не для всех. Ещё при подготовке к китайской заброске он соприкоснулся с темой урана и его добычи. Руды этой катастрофически не хватало в Советском Союзе, особенно если учитывать далеко идущие планы в ядерной энергетике. Рудник «Дальний» как раз и был той секретной точкой на карте, где добывали урановую руду. Не её одну, разумеется, но один из рудников этого удалённого района добывал именно урановую руду, и вокруг неё существовали какие-то проблемы. После письма Изаму Михаил понимал, что мирное пребывание его в Союзе – это уже вопрос времени, и если он не изменит свою жизнь коренным образом, то все предсказания друга могут сбыться, а этого он допустить не мог. Рудник «Дальний» мог стать местом, где ему можно было спрятаться и затеряться. Пройдёт время, и о нём забудут. Жизнь всё ещё продолжалась, вырисовывая перед ним очередной крутой поворот, в который надо было ещё правильно вписаться.

Всю неделю он провёл в глубоких раздумьях. Жена приходила с работы поздно, уставшая, и вся его молчаливая игра не могла не действовать ей на нервы. Последний год был не самым тёплым в их жизни. Михаил видел, как они понемногу расходятся в стороны, виной тому была и работа, как его, так и её, его нескончаемые командировки по краю, и, быть может, и то, что они по-прежнему делили на двоих одну комнату. Варвара стала жёсткой, иногда даже властной. Казалось бы, такие простые вещи, как громкое жевание во время еды, или стук чайной ложки о стакан, или непроизвольный храп могли вызвать в ней раздражение. Он понимал, что кроме простых бытовых трудностей их семейную жизнь омрачает одна невидимая – у них не было детей, а значит, это была неполноценная, не настоящая семья, а лишь её подобие. Другим поводом для возникновения конфликтов, по-прежнему, было то, что они небыли расписаны, и если Варя не поднимала этого вопроса, то это не значило, что она о нём не думала. Было ещё немало невидимых камней, о которые спотыкалась их дружная когда-то семья. Любил ли он её? Несомненно. Михаил любил жену всем сердцем, жалел, угождая ей в любом капризе, но помочь ей разрешить накопившиеся душевные проблемы он не мог, и быть может, потому, что не знал её русской души. Он понимал, что, сколько бы ни прожил здесь среди русских людей, все они для него, по-прежнему, оставались непонятными, в том числе и Варя. Любила ли она его? Или это была привычка? Один из его сослуживцев сказал однажды, что женщина вынуждена сдавать себя в аренду, с одной лишь целью – родить для себя ребёнка. Мысль эта была в его понимании циничной и, вместе с тем, до простоты верной. Варя по природе своей была матерью и хотела иметь детей. Но и он мечтал о сыне. И теперь, оказавшись в лавине проблем, он видел, как рушится его привычный мир, как уплотняется даже воздух, окружавший его, где каждый шаг и каждый вздох даётся всё тяжелей. Но он не паниковал, а просто продолжал наблюдать, как когда-то советовал Вязов. Наблюдал и ждал, и даже не удивился, когда однажды в телефоне услышал его голос: – Приходи, есть тема, которую надо обговорить, – сказал Вязов коротко и повесил трубку.

Его начальник сидел в том же кабинете, но на его двери вместо фамилии и инициалов висела лишь табличка с номером. Это нововведение говорило о том, что время действительно изменилось. Сам Вязов, седовласый с большими залысинами уже не выглядел статным офицером как когда-то, одно оставалось в нём неизменно – его ясный взгляд и продуманность каждого слова.

– Хорошо, что пришёл, – сказал вместо приветствия Вязов. Михаил долго рассматривал своего начальника, ловя себя на мысли, что время поработало не только над вещами, но и над людьми. – Сходим сначала пообедаем, а потом решим, как жить дальше.