Полёт японского журавля. Я русский

Когда Михаил вернулся домой, Варя сидела за журналами, было начало учебного года, и ей приходилось до полуночи сидеть над ними, вписывая фамилии в предметные разделы. Она уже не работала с начальными классами, а вела отдельные предметы – русский язык и литературу. Классов было много, и школа всё больше поглощала её. Он не стал её отвлекать и сел пересматривать газеты. Делал он это осторожно, стараясь не шелестеть бумагой. В последнее время они мало разговаривали и почти не выходили вместе в город. Михаил ещё не знал, как начать разговор о возможном переезде, но тема вынуждала его всё время об этом думать. Жена словно считала с его лица эти мысли и начала первой.

– Опять в экспедицию зовут? – с иронией в голосе спросила она.

– А как ты догадалась? – Михаил даже растерялся и поэтому на агрессию ответил тем же.

Жена пожала плечами, давая понять, что все, что ей нужно, она уже выяснила, и снова уткнулась в журнал.

Потом они молча поужинали приготовленной Михаилом рыбой. Он привычно ел руками, а потом вытер пальцы полотенцем.

– Это для чистых рук, – неожиданно взвилась жена.

– Ну, извини, я не знал, – соврал Михаил, вытирая уже уголки рта тем же полотенцем. – Я потом постираю, не волнуйся.

Это взорвало Варю ещё больше, она отбросила вилку и выскочила из-за стола.

– Всё ты знаешь! Все нормальные люди едят вилками и ложками, а мой – деревяшками, как нерусь. Она замолчала, и вдруг расплакалась.

Его не обидело брошенное в сердцах «нерусь». Он порой по десять раз на дню слышал это в тех или иных формах в свой адрес. Жена не смогла произнести – «мой муж». Было время, когда она говорила: «мой муженёк» и никого не стеснялась, но то время как-то незаметно ушло, и от этого на душе было пусто.

– Спасибо, – сказал Михаил, как можно сдержанней, вставая из-за стола. Конечно, ужин был немного испорчен, но по опыту последних месяцев он знал, что впереди ещё ждёт десерт. Он не хотел продолжения и решил выйти на свежий воздух. Он даже подумал предложить ей прогуляться, но слова жены прервали его сборы.

– Мне недавно попался в руки твой паспорт, – неожиданно сказала она.

– Ты рылась в моих вещах? – спросил Михаил, ещё не понимая, к чему может клонить жена.

– Рылась. Под кроватью пыли – хоть картошку сажай, – бросила жена.

– Чемодан лежал в шкафу, – спокойно продолжал Михаил, понимая, что это лишь раззадорит Варю.

– Я не помню, где лежал твой пыльный чемодан. Помню что в паспорте я не нашла печати.

– Какой? – Здесь Михаил оказался в окончательном тупике, не зная, к чему ведёт жена. Сцены подобные этой происходили не раз, но заканчивались ничем, здесь же Варя оставлять тему, похоже, не собиралась. Он чувствовал, что в ней начали разгораться тлеющие угли.

– Однажды я тебя спросила, есть ли у тебя жена. И не к ней ли ты уезжаешь. Хотя ты всё время куда-то уезжаешь и, наверное, не помнишь этого. Но я не забыла. Тебя потом не было почти год, – начала жена. Её большие воспалённые глаза уже были наполнены слезами и, глядя в них, Михаил явственно почувствовал, как теряет не только контроль над собой, но и силы. Глаза были словно провод, по которому утекала его энергия. Против этого взгляда он был беззащитен. – Ты тогда сказал, что едешь к ней.

Михаил опустился на стул и тяжело вздохнул.

– Но это так давно было! Варя, при чём тут старые дела? Я всё забыл, и мы решили больше не вспоминать об этом!

– У тебя в паспорте нет печатей. А это значит, что ты никогда не женился и не разводился.

Михаил молчал. Доводы жены были вполне естественны, хотя и вредные для обоих. Она словно пыталась разбудить в себе злую собаку, готовую сорваться с цепи.

… – Ты мне врал. Я выросла в детдоме и привыкла говорить правду. Я не могу терпеть, когда лгут. После этого я даже думать о тебе не могу.

– Прости, пожалуйста. Так вышло, понимаешь. Давай забудем об этом.

– Но почему ты не скажешь всё как есть? Кто ты, почему уезжаешь, к кому? У тебя кто-то есть?

– Да есть, – соврал он. Варя бросилась из комнаты, опрокинув стул, но Михаил перехватил её, сгрёб в охапку и едва ли не бросил на кровать. Она уже не могла сдерживать рыдания, это было состояние, близкое к истерике, и Михаилу потребовалось много усилий, чтобы удержать её.

– Ты опять соврал! Я так больше не могу.