Полёт над кукушкиным гнездом

/Слышен звук ключа, вставляемого в дверь, ведущую из отделения.

Разбегайтесь! Кто-то идет! /Ныряет за угол и прижимается к стене./

ВОЖДЬ следует за Макмэрфи. Входит санитар ТЭРКЛ, немолодой негр, работающий по ночам. Что-то напевая себе под нос, ТЭРКЛ ставит на место два-три опрокинутых стула, проверяет помещение, освещая его карманным фонарём. Вытаскивает из заднего кармана бутылку и делает из нее два-три глотка. Затем, напевая что-то печальное, выходит.

МАКМЭРФИ и ВОЖДЬ БРОМДЕН выходят из своего укрытия.

МАКМЭРФИ /задумчиво оглядывает Вождя./ Знаешь, что я скажу тебе, Вождь… ведь когда я гаркнул, ты подскочил, А мне кто-то разве не говорил, что ты глухонемой?

МАКМЭРФИ тыкает пальцем Вождя под ребро, весело хихикает и, продолжая посмеиваться, пританцовывая, уходит в палаты. ВОЖДЬ следует за ним. Свет гаснет.

Свет снова вспыхивает, освещая пустую общую комнату. Утро. Входят санитары УОРРЕН и УИЛЬЯМС. Они несут все, что требуется для уборки; тряпки, щетки, ведерко с мыльной водой, Ставят на пол свои приспособления и принимаются протирать стекла и плинтусы.

УОРРЕН. Все заляпано, захватано.

УИЛЬЯМС. Поцарапано.

УОРРЕН. Главная, как увидит, такой устроит тарарам.

УИЛЬЯМС. Отлупит этой своей корзинкой.

УОРРЕН. Еще чего! Пусть попробует — сдачи дадим.

УИЛЬЯМС. Ишь как разошелся!

УОРРЕН. Для начала заткнем ей рот этой банкой.

УИЛЬЯМС. Разложим на полу!

УОРРЕН. Откроем рот!

УИЛЬЯМС, И все туда — ей!

УОРРЕН. Да еще щеткой подтолкнем, чтоб прошло поглубже! /Делают вид, будто топчут ногами главную сестру./

МАКМЭРФИ /распевая за сценой/. Лошадки не ели — она мне сказала,

Пойди накорми их, подкинь им сенца…

Пританцовывая и размахивая зубной щеткой, выходит из палаты и направляется в туалет. На нем только кепи и полотенце, обвязанное вокруг бедер.

Приятного утречка, ребятки!

Санитары, вытаращив глаза, смотрят на него, потрясенные не столько его видом, сколько пением. А он продолжает свой путь, радостно распевая во все горло.

"Лошадки поели, не надо им сенца. Так что, красотка, не держи-ка ты меня…" /Почти тотчас снова появляется из туалета и дружески хлопает Уоррена по плечу./ Эй, старина, можно тут у вас разжиться пастой для моих клыков?

УОРРЕН /с опаской поглядывая на сильную руку, лежащую у него на плече/. Шкаф мы открываем только без четверти семь.

МАКМЭРФИ. Она у вас что, там в шкафу лежит? Под замком?

УОРРЕН. Правильно.

МАКМЭРФИ. Так-так-так, а почему, ты думаешь, главная держит под замком зубную пасту? Я хочу сказать, она ведь не опасная?

УИЛЬЯМС /почувствовав что-то неладное, подходит/. А потому что так по больничным правилам.

МАКМЭРФИ. Значит — по больничным правилам? Но все-таки почему?

УИЛЬЯМС. Ну, а как бы это, по-твоему, выглядело, если б каждый стал чистить зубы, когда ему вздумается?

МАКМЭРФИ /рассудительно/. Угу. Я, кажется, начинаю понимать: правила, значит, установлены для того, чтобы всякий, кому вздумается, не мог чистить зубы после каждой еды.

УИЛЬЯМС. Господи ты, боже мой, ну разве не ясно?

МАКМЭРФИ. Ага, теперь вроде ясно. Ты, значит, хочешь сказать, что люди стали бы чистить зубы, кому когда бог на душу положит.

УИЛЬЯМС. Ну да, ведь это ж…

МАКМЭРФИ. Батюшки мои, нет, вы только представьте себе! Люди стали бы чистить зубы в шесть тридцать, в шесть двадцать, а кто, может, и даже в шесть утра!

УОРРЕН /чувствуя себя не в своей тарелке/. Хватит, Уильямс. У нас работа стоит…

МАКМЭРФИ. Эй, обождите-ка. Что это у нас тут?

УОРРЕН. Где?

МАКМЭРФИ. Да вот тут — что за дрянь в этой банке?

УОРРЕН. Мыльный порошок.