Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы

В любом случае, Сталин совершенно не был заинтересован в распространении каких-либо слухов о «подпольном» Политбюро, равно как и иных обвинений, выдвинутых против него Сырцовым. Это, видимо, была одна из основных причин, по которой столь громкое дело даже не рассматривалось на пленуме ЦК. Уже на совместном заседании Политбюро и Президиума ЦКК 4 ноября Сталин заявил, что история с блоком Сырцова — Ломинадзе несерьёзна[99]. А 20 ноября 1930 г. Политбюро по предложению Сталина приняло решение: ««Об измышлениях Форвертса»: а) Не давать никаких опровержений в нашей печати, б) Поручить ТАССу указать через иностранную печать, что сообщение Форвертса о «военном заговоре» и аресте т. Сырцова, Ломинадзе и других представляют сплошной и злостный вымысел»[100].

Мотивы подобных решений понятны. Сталину было невыгодно распространение информации об оппозицинности его недавних верных сторонников. Объективно это ослабляло позиции Сталина, сеяло дополнительные сомнения по поводу прочности режима. В связи с этим в деле Сырцова — Ломинадзе чувствовалось стремление Сталина соблюсти оптимальную меру в подавлении инакомыслия в руководстве партии. Проявляя достаточную жёсткость, Сталин избегал обычной позже жестокости, подчёркивая тем самым уверенность в прочности своего положения и несерьёзность намерений оппозиционеров[101]. Судя по известным фактам, Сталину приходилось также считаться с позицией отдельных членов Политбюро, по крайней мере, Орджоникидзе. Орджоникидзе прямо говорил о своих дружественных отношениях с Сырцовым и Ломинадзе в своей речи 4 ноября. Несмотря на то, что публично Орджоникидзе требовал строго наказать «фракционеров», вполне возможно, что наедине со Сталиным он говорил по-другому. Позже, в 1936–1937 гг., когда противоречия между Сталиным и Орджоникидзе обострились до предела, Сталин открыто обвинял Орджоникидзе в попустительстве антипартийной деятельности Ломинадзе (подробнее об этом см. стр. 170–171).

На объединённом заседании Политбюро и Президиума ЦКК 4 ноября 1930 г. всячески подчёркивалась идейная связь «платформы» Сырцова с «взглядами правого уклона», а также сочувствие Рыкова оппозиционерам. Этому, в частности, посвятил значительную часть своей речи Сталин. Он заявил, что Рыков лишь на словах признаёт «генеральную линию» и повторил формулу из своего письма Молотову о необходимости «полной спайки между партийной и советской верхушкой». Обвинив Рыкова в том, что он защищает «вредителей» и «разложившихся коммунистов», Сталин заявил: «Председатель Совнаркома существует для того, чтобы он в ежедневной практической работе проводил в жизнь указания партии, в выработке которых он сам принимает участие. Делается это или нет? Нет, к сожалению, не делается. Вот в чём дело и вот откуда наше недовольство. И это, конечно, долго продолжаться не может»[102].

Так было положено начало открытой подготовке смещения Рыкова. 5 ноября по докладу Сталина Политбюро утвердило повестку дня предстоящего пленума: рассмотрение контрольных цифр на 1931 г., отчёт Наркомснаба о снабжении мясом и овощами, доклад Центросоюза о работе потребкооперации. 20 ноября Политбюро вновь перенесло начало пленума — на 15 декабря. 30 ноября повестка дня была пополнена вопросом о перевыборах Советов[103].

Пока готовился пленум, Рыков фактически всё больше отстранялся от власти явочным путём. 29 ноября 1930 г., например, комиссия Политбюро под председательством Ворошилова рассматривала вопросы о мобилизационном развёртывании Красной Армии в 1931 г., о плане заказов Наркомвоенмора на 1931 г. Из членов Политбюро на заседании присутствовали Сталин, Орджоникидзе, Куйбышев, Молотов, Рудзутак. Председатель СНК Рыков, без которого подобные вопросы не должны были решаться и не решались ранее, отсутствовал[104].