Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы

Что касается личных позиций, то один и тот же советский лидер в разных обстоятельствах и ситуациях мог выступать то как «умеренный», то как «радикал». Историки уже давно обратили внимание на тот факт, что Орджоникидзе, например, находясь на посту председателя ЦКК, в конце 20-х годов был одним из активных сторонников форсированной индустриализации и борьбы с «вредителями». Однако после перехода на должность председателя ВСНХ (затем наркома тяжёлой промышленности), придерживался иной точки зрения: ратовал за более сбалансированные темпы прироста промышленного производства, требовал прекращения гонений на специалистов и вмешательства карательных органов в управление предприятиями. Сходные метаморфозы можно наблюдать и у Кагановича после перехода его на пост наркома путей сообщения. Ежов, инициировавший ряд дел в защиту хозяйственников в начале 30-х годов, когда он занимал пост заведующего промышленным отделом ЦК, «прославился» как организатор кровавых террористических акций 1937–1938 гг. Молотов был одним из последовательных сторонников снижения капиталовложений в промышленность, что способствовало более сбалансированной экономической политике. В то же время Орджоникидзе требовал новых вложений в тяжёлую индустрию, что отвечало интересам возглавляемого им ведомства, но подрывало экономическую стабильность и способствовало распространению чрезвычайных методов управления народным хозяйством. Подобные примеры можно продолжать.

Особо следует сказать о Кирове, которого многие историки традиционно считают чуть ли не лидером «умеренной фракции». Пока создаётся впечатление, что главной причиной подозрений по поводу реформаторских наклонностей Кирова является его трагическая гибель. В этом случае срабатывают чисто логические построения. Раз Киров был убит, и в результате этого относительно «умеренный» курс 1934 г. сменился явным наступлением террористической линии — значит Киров был одним из столпов «умеренности». Никаких основательных фактов, подтверждающих это точку зрения, однако, не существует. Из известных документов трудно сделать заключение о наличии у Кирова политической программы или хотя бы отдельных политических намерений, отличных от сталинских. Материалы Политбюро вообще выявляют минимальную роль Кирова в деятельности высших органов партийной власти. Крайне редкими были его появления в Москве. Лишь в исключительных случаях подпись Кирова можно найти под решениями Политбюро, принятыми опросом членов Политбюро. Инициативы и предложения Кирова не выходили из ряда инициатив, выдвигавшихся другими секретарями крупных партийных организаций. Он просил о дополнительных ресурсах для Ленинграда, боролся за местные, ленинградские интересы в различных спорных вопросах, защищал своих подчинённых и т.п.

На основе имеющихся фактов инициатором разного рода акций, предопределявших направление политического курса, может быть назван прежде всего Сталин. По его предложениям (в большинстве случаев, можно сказать, приказам) проводились как государственно-террористические акции, так и «реформы». Пока не известно ни одно принципиальное решение, принятое в 30-е годы помимо Сталина, а тем более против его воли. Это не означает, конечно, что вся советская история этого периода предопределялась исключительно личными пристрастиями и представлениями вождя, что он был абсолютно свободен в собственном выборе. Подробное исследование логики решений Сталина, влияния на его деятельность различных факторов — реальных социально-экономических процессов, ведомственных противоречий, позиции советской номенклатуры и т.п. — не входило в задачу данной книги. В ней рассматривался преимущественно один вопрос — о роли Политбюро и отдельных его членов (возможно, «фракций») в принятии политических решений. И пока, отвечая на этот вопрос, можно отметить, что именно Сталин в одном лице представлял собой и «радикальную» и «умеренную» фракции в Политбюро, на счёт которых историки нередко относили решения о поворотах «генеральной линии».

Известные факты и документы позволяют говорить о Сталине как о жестоком, циничном, но достаточно прагматичном лидере. Не останавливаясь ни перед чем на пути к своим целям, предпочитая всем иным методам управления обществом насилие и террор, он был способен осознать и подчиниться некоторым социальным и экономическим реальностям. Проводившиеся по его инициативе политические манёвры, не затрагивая основ системы, позволяли режиму сохранять устойчивость. Расплачиваясь за свои авантюры и преступления жизнями миллионов соотечественников, Сталин сумел до конца своей жизни оставаться не только символом, но и реальным центром особой социально-экономической системы, о сути и предпосылках возникновения которых уже десятилетия спорят историки. В понимании принципов конструирования и поддержания жизнеспособности этой системы Сталин стоял на голову выше своих соратников, что было естественным следствием победы сталинской фракции и отстранения от власти всех сколько-нибудь значительных советских лидеров в 20-е годы.