«Мы стали посмешищем мира. Нет, был бы Ильич, этого бы не было. Он бы и тех и других не погладил по головке. Ведь этим подрывается авторитет не только тех, кого дуют в хвост и в гриву, а и тех, кто их дует, ибо кто может поручиться, что у товарищей Бухарина или Сталина обойдется все без ошибок? Никто! Значит, создается впечатление, что и они, может быть, ошибаются, неправы, как ошибались другие.
Ведь в течение десятка-другого лет верили Зиновьеву, Троцкому, Каменеву. Вдруг, оказывается, что они плохие люди. У них все ошибки и ошибки. Так почему же они с ошибками руководили партией? Почему их раньше не попросили уйти? Кто даст гарантию, что кто-нибудь другой не скажет завтра, что у товарищей Сталина и Бухарина много ошибок, не станет выкапывать их старые грехи да судить за них, к ним придираться? Никто.
Значит, все это нехорошо, дважды и трижды нехорошо. Это удар по авторитету наших всех вождей. Это шельмование их в глазах всего населения, ибо с ними нужно еще более считаться, чем с партийной массой. Авторитет вождей в этой массе — первое дело. Надо поэтому, чтобы в будущем таких споров ни в коем случае не повторялось. Нужно споры регулировать, как их регулировал Ильич!
Во время споров надо было дать возможность и оппозиционерам высказываться на страницах газет, а потом их крыть. Это дало бы возможность хорошо разобраться в спорах. Крыли только оппозицию, а им не давали возможности высказаться. Это оппозиционеров сделало мучениками в глазах населения: мол, бьют и плакать не дают.
Одним словом — мы переживаем великую историческую болезнь, от которой надо лечить и тех и других»[199]
.Эти два примера говорят о многом, — и об обстановке в стране, и о растущем недовольстве негативными процессами, протекавшими как в городе, так и на селе. Они, кроме всего прочего, служат показателем того, что часть членов партии и беспартийных никак не могла взять в толк, почему в высших эшелонах партии постоянно идет ожесточенная, непримиримая борьба. Такая борьба, которая бывает не среди единомышленников, а среди смертельных врагов.
Я затронул лишь часть проблем, связанных с процессом бюрократизации партийного аппарата, отрывом его от насущных интересов широких масс населения. Такие факты, бесспорно, имели место и не представляли собой явления какого-то исключительного, из ряда вон выходящего порядка. Они были распространены повсеместно и отражали, на мой взгляд, более общие закономерности, проистекавшие из того факта, что в понимании Сталина и его единомышленников, а точнее сказать, — большинства членов партии того периода — общие проблемы демократии в стране рассматривались и толковались прежде всего и главным образом через призму классовых интересов. Само понятие демократии не рассматривалось как органическая составная часть фундамента утверждавшегося общественно-политического строя. Как нечто такое, без чего сам новый общественный строй во многом утрачивает свои привлекательные черты.