Политическая экономия Николая Зибера. Антология

К общей философской физиономии Ланге вовсе не идет обнаруживающаяся в последних строках вера в целесообразность природы или истории, или, по крайней мере, вера эта подлежит известным оговоркам. Но нам теперь не до этого; мы можем оставить вопрос о стихийной целесообразности совсем в стороне. Хорошо Ланге, или Марксу, или иному европейцу того же склада убеждений говорить о безусловной необходимости «промежуточного момента – эпохи промышленного кулачного права», о «роковой ошибке и бесполезном безумии стараний поддержать в настоящее время жалкие остатки средневековых форм труда» и, в то же время, о «праве сделать нынешний день началом новой жизни». Тот полный ужасов процесс отлучения работника от условий производства, который, по Марксу, должен сам собою органически получить благодетельный оборот, уже сильно подвинулся вперед в старых промышленных странах Европы. И Ланге, и Маркс веруют и исповедуют, что эпоха промышленного кулачного права уже близка к своему концу, что страдания, ею вызванные и созданные, почти исчерпаны, а положительная ее сторона, обобществление труда, достаточно созрела. Я не думаю, чтобы так было в действительности и говоря с точки зрения верующих последователей Маркса. Несомненно, однако, что формулированный Марксом процесс действительно очень подвинулся вперед в некоторых европейских странах. Вполне положиться на его стихийное течение и сложить руки в безусловном доверии, конечно, нельзя ввиду двойственного, противоречивого характера процесса. Не говоря о том, что обобществление требует практики и пробы, сам Маркс указывает на опасности, проистекающие из «подкапывания под человеческую расу посредством чрезмерного труда, деления труда, подчинения его машинам, калечения незрелых и женских организмов, дурной жизни и т. п.». Факты этого рода, в изобилии приводимые Марксом, поистине ужасны. Не менее определенно выражается и Ланге, говоря о «возможности вырождения, под влиянием господства капитала, промышленных рабочих в низшую физически и психически расу». Поэтому, независимо от процесса обобществления труда и рядом с ним, остается еще много места мужественному противодействию многочисленных врачей, государственных деятелей и друзей человечества всякого звания. Но все это только поправки и дополнения, имеющие целью смягчать тернии основного и, в конце концов, благодетельного исторического процесса, большая часть которого уже пройдена, залегла мертвым историческим пластом. Перед этим мертвым пластом указываемое Ланге противоречие объективного сознания и нравственного хотения не хватает за сердце и не мешает действовать. Но в таком ли положении находимся мы, русские? «Средневековые формы труда» находятся у нас еще отнюдь не в виде «жалких остатков», и старание поддержать их есть, может быть, не такая уж «роковая ошибка и бесполезное безумие». Под средневековыми формами труда следует разуметь не только общинное землевладение, кустарную промышленность или артельную организацию. Все это, несомненно, средневековые формы, но к ним должны быть причислены все виды принадлежности земли или орудий производства работнику. С нарушения этой связи, с отлучения труда от условий труда начался, по Марксу, новый, капиталистический период истории, чреватый бедствиями, но затем сам себя отрицающий в пользу высшего порядка. Так как мы находимся еще в самом начале этого противоречивого процесса, то мы должны сознательно проделать то, что в Европе произошло стихийно. Поэтому положение русского ученика Маркса представляется мне крайне трудным и двусмысленным. Идеал его есть коллективная организация принадлежности рабочему земли и орудий производства, и, в то же время, он должен приветствовать разлучение труда и собственности, обезземеление крестьян, нарождение пролетариата и вообще расхождение связи между работником и условиями производства, потому что все это – отдельные акты необходимого и хотя болезненного, но в конце концов благодетельного процесса.

Возражения Маркса, изложенные им в вышеупомянутом «письме», состоят в следующем: он, Маркс, не выдает свою формулу капиталистического процесса за «passe par tout историко-философской теории»; он утверждает только, что, раз вступивши на этот путь, всякая страна, в том числе и Россия, должна будет подвергнуться формулированным им законам экономического развития; что затем дело в каждом отдельном случае определяется особенностями исторических условий и он вовсе не считает для России обязательным вступать на капиталистический путь; даже обезземеление народа, составляющее необходимое условие капиталистического процесса, не непременно, однако, ведет к нему и может, в зависимости от исторической обстановки, завершаться и как-нибудь иначе.