Политическая машина

— Но теперь все в прошлом. — весело сказал Юкрич. — Мы очень подружились. Он во всем на меня полагается. Вчера прямо так и сказал, что если пройдет, то благодаря мне. Фактически, дитя мое, с обращениями к народу я попал в точку. Судя по всему, им очень нравится меня слушать.

— Любят посмеяться?

— Ну, дитя мое, — сказал Юкрич с упреком — это неверный тон. Пока ты здесь, потрудись обуздывать свое легкомыслие. Дело чертовски серьезное, старина, и чем раньше ты это поймешь, тем лучше. Если ты приехал издеваться и насмехаться…

— Я приехал послушать, как поют мою агитационную песню. Когда они ее поют?

— О, практически все время. Можно сказать, неустанно.

— Сидя в ваннах?

— Большинство здешних избирателей не принимает ванны. Ты сам увидишь, когда приедем в Бисквит-роу.

— Что еще за Бисквит-роу?

— Это часть города, где живут рабочие с бисквитной фабрики Фича и Веймана, дитя мое. Те, кого можно назвать — значительно добавил Юкрич — сомнительным элементом. Остальные районы твердо знают, чего хотят: они либо строго за Носяулера, либо уж точно за Хакстейбла — но эти бисквитные ребята колеблются. Вот почему нам сегодня придется там потрудиться.

— Так ты пойдешь их агитировать?

— Мы пойдем, — поправил Юкрич.

— Только не я!

— Корка — твердо сказал Юкрич — возьми себя в руки. Именно для того я тебя и вызвал, чтобы ты мне помог агитировать этих бисквитных болванов. Где твой патриотизм, дитя мое? Ты хочешь, чтобы наш Носяулер прошел в Парламент, или нет? Мы обязаны напрячь каждый нерв! Мы должны навалиться изо всех сил! Твоей задачей будет — целовать детей…

— Не стану я целовать никаких поганых детей!

— Станешь, старина. Иначе ты до конца дней будешь проклинать себя за то, что наш бедный Носяулер отстал у самого финиша, потому что ты струсил. Но уже будет поздно! Подумай, старик! Только представь! Будь альтруистом! В этой отчаянной гонке голова к голове именно твои усилия могут оказаться решающим фактором.

— Что значит «голова к голове»? Ты же сам написал в телеграмме, что Носяулер, можно считать, победил.

— Это чтобы обдурить болвана с телеграфа: кажется, он из вражеского лагеря. Фактически, между нами говоря, положение очень шаткое. Хватит маленького толчка, чтобы все покатилось.

— А ты почему не целуешь этих скотских детей?

— Чем-то я их пугаю, дитя мое. Раза два я попробовал, но только потерял несколько важных избирателей, доведя их отпрысков до припадка. Думаю, это мое пенсне. Зато вот ты — голос Юкрича сразу стал приторно-елейным — идеально для этого подходишь. Еще когда я увидал тебя впервые, то сразу подумал: вот идет человек, рожденный целовать детей! И нынче, как только я осознал, в чем моя проблема, я вспомнил о тебе. «Корка — то, что надо, — сказал я себе; — Нам нужен Корка, и никто другой. У него внешность хорошего человека. И не просто хорошего, а доброго человека.» Они тебя полюбят, дитя мое. Человеку с таким лицом доверится любой младенец…

— А теперь послушай…

— И это совсем недолго. Парочка улиц, и все. Поэтому расправь плечи, дитя мое, и будь мужчиной. Нынче вечером Носяулер хочет устроить тебе роскошный ужин у себя в отеле. Я узнавал, будет шампанское. Старайся об этом не забывать, и все покажется проще.

Вопросу о предвыборной агитации я как-нибудь посвящу отдельное исследование. Я считаю ее самой гнусной авантюрой. Дом англичанина — его крепость. А тут, только что вы скинули пиджак и присели спокойно покурить трубочку, к вам врываются совершенно посторонние люди и донимают вас тошнотворной лестью и наглыми расспросами, за кого вы намерены голосовать. Отвратительно. Хотя мне не хочется подробно останавливаться на своем опыте агитации в Бисквит-роу, должен сказать, что практически каждый житель этого грязного квартала держался со мной одного мнения. Никогда прежде не приходилось мне встречаться с таким количеством необщительных и замкнутых людей. Они смотрели на меня исподлобья, они отвечали на мои неуклюжие любезности односложным бурчанием, они оттаскивали от меня своих визгливых детей, и прятали их по чуланам и подвалам. В общем, принимали нас очень холодно, и мне подумалось, что уж где-где, а в Бисквит-роу Лаулер-Носяулер не наберет ни единого голоса.

Юкрич высмеял эту мрачную теорию.

— Корка, старина — бодро воскликнул он, когда за нами захлопнулась дверь последнего дома, и я выложил ему свои заключения. — не бери в голову. Это просто такая манера. Они всегда себя так ведут. Да в этом самом доме, откуда мы сейчас ушли, одному из людей Хакстейбла порвали шляпу. Лично я считаю, у нас очень хорошие виды.

Так же, к моему удивлению, считал и сам кандидат. Когда мы после обеда беседовали за сигарами (Юкрич шумно дремал в мягком кресле), голос Лаулера-Носяулера звучал хрипло, но уверенно.