Отсюда не следует, что борьба между полами всегда носит открытый характер, что смысл ее ясен и не вызывает сомнений, поскольку доминирующие гендерные идеологии могут точно также быть приняты женщинами, как и работодателями и работниками-мужчинами. Эти идеологии, вероятно, могут усваиваться на самом глубинном эмоциональном и психологическом уровне, так что идентичность женщин и их понимание самореализации связаны прежде всего с семьей и личной жизнью, а не с оплачиваемым трудом, и они, поэтому, склонны предпочитать такие формы занятости, как неполный рабочий день, не требующий серьезной ответственности и временных затрат. Более того, по мнению Хампфрис, в определенные периоды требование предоставления «семейной зарплаты» или законодательного обеспечения пособий могут рассматриваться как часть общей классовой борьбы за улучшение уровня жизни рабочего класса, а не как стремление усилить доминирующее положение мужчин (Humphries, 1982). Тем не менее, положение в профессиональной иерархии всегда отражало борьбу между мужчинами и женщинами, равно как и между трудом и капиталом, так что потребность капитализма в маргинальной или резервной армии дешевых, послушных, неквалифицированных работников всегда реализовывалась в специфически гендерной системе.
Идея о том, что гендерные проблемы могут в определенной степени существовать независимо от классовых проблем, была исследована Мишель Барретт, которая испытала на себе сильное влияние идей французского марксиста Луи Альтюссера об «относительной автономии» идеологии. В этой теории утверждается, что, вопреки традиционной марксистской интерпретации, идеи не просто определяются экономическими отношениями, но могут обладать и определенной независимостью. В контексте политической деятельности и ее результатов это означает, что «борьба идей» является важной сама по себе и что социальные установления могут быть как следствием, так и причиной доминирующей идеологии. В своем труде «Women's Oppression Today» («Угнетение женщин сегодня», 1980) Барретт использует эту теорию применительно к положению женщин и утверждает, что угнетение женщин не может быть сведено к потребностям капиталистической экономики, но является еще и продуктом специфической гендерной идеологии. Сама по себе она может быть весьма полезной капитализму, но определенно не является его порождением. Возражая тем своим критикам, которые считали, что это угнетение должно иметь материальную базу и что оно берет основу в биологическом воспроизводстве и необходимости для женщин организовывать свою трудовую занятость в зависимости от ухода за детьми, она утверждает, что биологические «факты» на практике всегда опосредованы социальными (так, например, в XIX в. уровень рождаемости в Америке снизился вдвое, а в Британии — нет) (Brenner and Ramas, 1984; Barrett, 1984; Lewis, 1985). Она утверждает, что невыгодное положение женщин в сфере оплачиваемого труда вовсе не являлось неизбежным, но явилось результатом конкретной борьбы, включая отстаивание мужчинами из среды рабочего класса протекционистского законодательства и семейных зарплат. Остается, однако, открытым вопрос, откуда изначально возникла гендерная идеология. Хотя Маркс мог бы согласиться с Барретт в том, что идеология не возникает механически из экономики, однако он не считал доминирующие в обществе идеи автономными, но скорее рассматривал их как отражение реальных социальных отношений, пусть даже в искаженной форме. Барретт иногда, похоже, согласна с ним, но она никогда по-настоящему не исследовала докапиталистические предпосылки, которые могли стать источником той самой гендерной идеологии, которая воспринимается как ничем не объясняемая данность. Она, однако, считает, что отношения подавления настолько присущи капиталистической экономике, что стали практически неотделимыми от нее, и, значит,
«угнетение женщин хотя и не является функциональной предпосылкой капитализма, но приобрело материальную базу в отношениях производства и воспроизводства сегодняшнего капитализма» (Barrett, 1988, р. 249).
Две системы или одна?
«Двойственная система»