Вот как сама М. Шагинян описывает сложившуюся вокруг нее ситуацию в письме в ЦК В.М. Молотову, по свежим впечатлениям от 17 февраля: «Когда я кончила свое выступление, тов. Александров встал и сказал в залу, что моя речь выразила тенденцию “некоторых” писателей “увести советскую литературу из-под партийного и государственного контроля”… Разумеется, три директора издательств в своих выступлениях поддержали этот выпад против меня… Когда же я, доведенная до крайнего негодования, во всеуслышание сказала Александрову, что считаю его заявление, брошенное в залу, клеветническим, а за клевету отвечают у нас все граждане, в том числе и министры, то кто-то из президиума вызвал охрану, которая предложила мне выйти из президиума. Такой беспрецедентный в нашей советской общественной жизни случай пришлось пережить в Министерстве культуры»{718}
. Кроме чудовищной по своей жестокости по отношению к уважаемой писательнице сцене, М. Шагинян описывает подробно всю не менее чудовищную атмосферу, которая царила в то время в редакциях журналов и издательств: безграмотность, мздоимство, желание нажиться на изданиях умерших авторов и многое другое. «Политическим контролем должен быть образованный коммунист, возглавляющий издательство, — дипломатично резюмирует М. Шагинян, — но приглядитесь, кто возглавляет издательства, вызовите их, поговорите с ними, — уверяю Вас, не все они выдержат экзамен по простейшим разделам литературы». Выводы были жесткие и бескомпромиссные: издательская бюрократия наносит колоссальный ущерб советской литературе, не дает молодым писателям продуктивно работать и печататься.«Ветер перемен» уже проникал сквозь потрескавшийся «железный занавес», разделявший мир на две несоединимые части. Международные контакты СССР к этому времени начали оживать. Знаменательным в этом смысле стало принятие решение Президиума ЦК КПСС от 14 июля 1955 г. «О разрешении туризма иностранцам и ввоза фотоаппаратов»{719}
. Однако начавшиеся перемены не коснулись хорошо отлаженной бюрократической машины, которая после XX съезда партии замерла в ожидании изменений.В качестве итогов рассмотрения истории цензуры в СССР периода Великой Отечественной войны и первого послевоенного десятилетия кратко изложим ее основные особенности. Цензура военного периода осуществляла две функции: охрану государственных (военных, экономических и политических) тайн и политико-идеологический контроль в усиленном режиме, включая репрессивные действия по изъятию литературы и наказанию провинившихся. Критерии цензурных запретов стали более четкими, «самоцензура» определялась объединяющим всех стремлением к победе и требованиями военного времени, что в какой-то степени упрощало процедуру контроля и облегчало работу цензоров. Существенно расширилась за счет увеличения функций и объемов работы по цензорскому контролю и перлюстрации деятельность НКВД и его управлений. Требования и обстановка военного времени были закреплены в дальнейшем указами и постановлениями об ответственности за разглашение государственной тайны, повышением бдительности и персональной ответственности каждого цензора. Резко расширилась сеть различного рода спецфондов, спецхранов и секретных архивов, ограничив доступ к информации и ее использованию, в том числе партийных документов и трофейных материалов (книжных фондов и архивов). Сформировавшиеся к началу войны и окрепшие к ее окончанию идеологические критерии и контролирующие формы советской политической цензуры были насильственно введены в странах Восточной Европы, освобожденных от фашизма советскими войсками.
В результате проведенной работы по упорядочению структуры, функций и методов работы цензуры был четко налажен механизм взаимодействия Главлита с партийными и репрессивными органами для проведения предварительного и последующего контроля всей выпускаемой литературы. Ликвидация Главреперткома была вызвана концентрацией и усилением идеологического контроля в связи с изменением международной обстановки, изоляцией СССР и максимальной политизацией всех сфер общественной жизни. В таких условиях Главлит эффективно проводил все мероприятия организованных Сталиным политических кампаний 1946–1953 гг., в основе которых лежало стремление властей устрашить общество, «подкрутить» идеологические гайки, «поставить на место» интеллигенцию, которая в годы войны стала по-новому понимать свое место в обществе.
Наступившее в советском обществе после смерти Сталина оцепенение не застало органы цензуры врасплох: Главлит чутко реагировал на все новые тенденции. Постановка классического репертуара в театрах и широкое переиздание литературы XIX — начала XX в. рассматривались идеологическими и цензурными органами как стремление интеллигенции использовать их в качестве эзоповского языка.
Модернизация системы политической цензуры (1956–1968 гг.)