Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг.

Начала разворачиваться кампания против Б. Пастернака и его романа «Доктор Живаго». Отказ в публикации романа и явный интерес к нему зарубежных издательств, хождение романа в рукописи среди отечественных литераторов и студенческой молодежи, в частности на филологическом факультете МГУ, вызывали ярость партийных чиновников. В этой обстановке выделилась группа писателей и деятелей искусства (Ф. Панферов, М. Исаковский, М. Царев, Е. Вучетич, А. Герасимов и другие), которые обратились в ЦК КПСС с письмом, в котором говорилось, что «в творческих организациях подняли головы остатки разгромленных в свое время партией группировок и течений, которые ведут открытую атаку на основы нашего мировоззрения, на социалистический реализм и на руководство литературой и искусством». Это письмо, инициированное по указке сверху, явилось основой ужесточения политики в отношении творческой интеллигенции. ЦК признал необходимым осуществить следующее: «1. Разъяснить секретарям Правления Союза писателей СССР, что они обязаны организовать и возглавить выступления на дискуссиях, собраниях и в печати в защиту политики партии в области литературы и искусства, мобилизовать творческие силы писателей на решение задач, поставленных XX съездом КПСС […] 3. Поручить редакции газеты “Правда”» выступить с редакционной статьей, в которой разъяснить в свете решений XX съезда КПСС вопросы, выдвигаемые писателями и деятелями искусства об отношении партии к постановлениям ЦК о литературе и искусстве, принятым в 1946–1948 гг.»^{720}.

В этих решениях проявились серьезные опасения партии, что литература и искусство, с их социально-педагогическими функциями, и культура в целом, могут быть потеряны для партии как привычное средство манипуляции сознанием граждан. А это означало бы фактический развал созданного к концу 1930-х гг. совершенного идеологического механизма. Отсюда — реакция консервативной части творческой интеллигенции, процветавшей при сталинизме и ощутившей образовавшийся вакуум в идеологической сфере.

Партия начала выстраивать новую тактику и отреагировала на ситуацию в декабре 1956 г. закрытым письмом ко всем членам партии со знаменательным названием «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечение вылазок антисоветских, враждебных элементов». Стиль и язык письма вызвал в памяти ситуацию недалеких 1930–1940-х гг., времени поиска и разоблачения врагов народа. Заключительная часть письма не оставляла никаких сомнений в том, что «роман» интеллигенции с властью (а среди «группы риска» были обозначены творческая интеллигенция и студенчество) ждет скорый и плохой конец: «…В отношении вражеского охвостья у нас не может быть двух мнений по поводу того, как с ним бороться. Диктатура пролетариата к антисоветским элементам должна быть беспощадной»^{721}. Обострившийся конфликт, в котором каждая сторона, понимая необходимость компромисса, тем не менее отвоевывала свое пространство, вылился в дальнейшем в традиционную для советской идеологии схему взаимоотношений партии с интеллигенцией. Эта схема представляла собой исключающие друг друга временные периоды потепления отношений и даже диалог, который использовался властью для развертывания очередных политических кампаний, и устрашающие акции с привычными уже «козлами отпущения», которые служили наглядными примерами для всех остальных.