Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Еще мы заметили, что Конт сильно ограничивает возможности настоящих художников. Христианская набожность кажется богатой и убедительной по сравнению с религией, описанной Контом, потому что в христианской традиции подлинные художники творили самобытно, создавая музыкальные произведения, поэзию, изобразительное искусство, которые одновременно глубоко трогательны и очень разнообразны. Можно предположить, что Конту было бы некомфортно сотрудничать с такими людьми, как И.-С. Бах, Эль Греко, Дж. М. Хопкинс, несмотря на очевидное христианское благочестие всех троих, поскольку они творили с личной честностью, пытаясь найти что-то свое. Все трое, несомненно, отнеслись бы крайне презрительно к указаниям философской академии. Поэтому нас смешит не просто контроль, а контроль в сочетании с гомогенностью, самодовольством и ощущением того, что не осталось ничего неизученного или неисследованного.

Еще один комичный аспект позитивизма в том, что он совершенно безразличен ко многим традиционным культурам мира. Предполагается, что позитивизм, как римский католицизм, станет всемирной религией, и все же это донельзя французское учение. Конт не задумывается о том, в какой степени религии должны уважать и включать в себя элементы различных традиционных культур, в то время как римский католицизм в этом вопросе поступил очень проницательно.

Как пренебрежение культурой, так и пренебрежение индивидуальностью проявляется в полном отсутствии у Конта чувства юмора. И Милль здесь бьет прямо в цель: отсутствие чувства юмора имеет большое значение, так как Конт относится к людям как к взаимозаменяемым машинам, которые должны двигаться по его команде, а не как к причудливым, уникальным существам, чье поведение может отличаться от заданного курса. Чувство юмора зависит от контекста и культуры и требует близости и общего контекста, поэтому тот, кто не воспринимает всерьез культурные различия и самобытность, не имеет чувства юмора и не ценит его[109]. Чувство юмора также обычно включает в себя чувство удивления и основополагающую любовь к неповиновению и субверсии. Конт думает о себе как о цельном и завершенном человеке, даже не предполагая, что жизнь может преподнести ему какие-либо сюрпризы, и потому ему трудно смеяться.

Здесь мы сталкиваемся с проблемой, о которой будем неоднократно говорить в дальнейшем. С одной стороны, мы должны принять во внимание презрение Милля ко всякому единообразию вообще. Общая учебная программа, включая общие произведения искусства (даже Милль всем советует читать Вордсворта) и некоторые совместные ритуалы, по-видимому, необходима для функционирования любой новой «гражданской религии»; и разумное культивирование привычек – неотъемлемая часть любой программы, направленной на развитие гражданской добродетели. С другой стороны, уважение к людям требует от программы уважения к многообразию культур и историй. Ни одна программа, написанная для одной нации, не может без переосмысления использоваться ни для какой другой. И ни одно предписание для какой-либо определенной культуры – каким бы эффективным оно ни было – не окажется удовлетворительным с нормативной точки зрения, если оно не уважает индивидуальные различия и не создает пространства для импровизации и самовыражения. Возможно, Милль прав, что чувство юмора – пресловутая спасительная нить, которая уведет нас от более пагубных форм гомогенности и контроля.