Политические мифы о советских биологах. О.Б. Лепешинская, Г.М. Бошьян, конформисты, ламаркисты и другие.

Ю. Я. Грицман (1993, с. 128) приводит определение чести, взятое им из дореволюционной статьи 1903 г. (к сожалению не приведена ссылка): «Честь… – понятие, трудно поддающееся формулировке. Необходимость ее… всеми сознается, но ее существо остается почти неуловимым. Понятие чести не есть понятие правовое. Оно коренится исключительно в нравственном самосознании и, не имея формального основания, представляется столь же относительным, как и принципы нравственности. Но оно не есть нравственный принцип, по крайней мере в существенной своей части оно не совпадает с этикой… Каждая социальная группа имеет свою особую корпоративную честь, которая служит связующим началом для ее членов и потому является одним из условий существования данной группы, выражая степень сплоченности ее членов в одно целое…».

Касаясь понятия чести, С. Кремлев ссылается также на забытую повесть Антона Макаренко «Честь». В повести белогвардейский полковник Троицкий и арестованный поручик-большевик Алексей Теплов ведут разговор о России, о жизни и о чести. «Макаренко – пишет С. Кремлев (с. 78) – устами поручика Теплова очень точно определил суть понимания чести советским человеком. Тот, кто не стесняясь, считая это в порядке вещей, живет за счет или эксплуатации других, или за счет обслуживания эксплуататоров, в том числе интеллектуального обслуживания, чести иметь не может – как бы он себя и окружающих не уверял в обратном».

Мы, следовательно, можем соединить с понятием чести два интегральных признака: жизнь своим трудом на благо народа в обществе единомышленников. Производительный труд, направленный на благо людей определяет все те качества, которые В. Даль соотнес с понятием чести. После революции понятие чести было вычищено из словарей, видимо, как ненужный буржуазный пережиток.

Сталин вернул это понятие в нашу жизнь. В политическом отчете Центрального Комитета XVI съезду ВКП (б), зачитанном 27 июня 1930 г., он (см. Сталин, 1936, с. 393) следующим образом высказался о значении организованного Партией массового социалистического соревнования и ударничества: «Самое замечательное в соревновании состоит в том, что оно производит коренной переворот, во взглядах людей на труд, ибо оно превращает труд из зазорного и тяжелого бремени, каким он считался раньше, в дело чести, в дело славы, в дело доблести и геройства». «Ничего подобного, – продолжил Сталин – нет и не может быть в капиталистических странах. Там, у них, у капиталистов, самое желанное дело, заслуживающее общественного одобрения – иметь ренту, жить на проценты, быть свободным от труда, считающегося презренным занятием».

И. В. Сталин, как можно видеть, отметил третью ключевую особенность, неразрывно связанную с понятием чести. Всякий производительный труд так или иначе направлен на благо людей. Важно осознание необходимости труда на благо людей. Только в этом случае действия человека приобретают нравственное звучание как основы его нравственного самосовершенствования. Итогом будет развитие потребности в служении народу. Это означает, что потребность в труде в качестве нравственной нормы имеет адресную направленность. Потребность в труде на благо семьи, предприятия, родины, т.  е. на благо тех, кто рассматривается в качестве своих, но не чужих, от которых можно пострадать.

Относительно организационной стороны судов чести написал причастный к ним тогдашний министр здравоохранения Е. И. Смирнов в своих воспоминаниях (1989). Реакция большинства, пищущих на тему «КР», в отношении судов чести была резко отрицательной. Вот что пишет об этом Я. Л. Рапопорт (1988, с. 105): «Наряду с закрытым письмом сочли необходимым более широкое мероприятие “суд чести”-в назидание советским гражданам. Надо было удержать их от космополитических шагов и соблазнов, которые могли бы привести к моральному падению. Назначение “суда чести” – не столько наказать, сколько раскрыть аморальный характер поступка недостойного советского гражданина». Т.  е. суды чести имели самостоятельное значение в качестве политического средства, имеющего целью приструнить свободолюбивую интеллигенцию. А дело Клюевой и Роскина было использовано как повод развернуть намеченную до этого программу подавления интеллигенции.

Близкое мнение высказал М. Голубовский (2003): «Замысел драматурга и режиссера-садиста [имеется в виду Сталин] был более масштабен, чем простая физическая расправа над двумя учеными. Главное – запуск всесоюзной кампании по борьбе с космополитизмом, идеологический всеохватный террор в виде “воспитания и перевоспитания”». Вот мнение Ю. Я. Грицмана (1993, с. 115): «… трагедия академика Василия Васильевича Парина произошла только потому, что кому-то из окружения Сталина или ему самому был нужен предлог для очередных гонений и репрессий».