Политические портреты. Леонид Брежнев, Юрий Андропов

Все рассаживались по своим местам, указанным в приглашении. Мое место было за седьмым столом, это совсем недалеко от центрального стола. Я мог хорошо видеть и слышать Брежнева. Прием открыл Машеров. Началось произнесение тостов в честь великого гостя. С первой рюмки было тихо, вторая подняла активность присутствующих, с третьей рюмки и дальше раздавались выкрики, все соревновались – кто громче. У центрального стола выступала женщина, говорила спокойно, толково, хотя шум в зале часто заглушал ее слова. Неожиданно ее перебил Брежнев. “Я люблю женщин, – начал говорить он, – всю жизнь был к ним неравнодушен, ей-богу, неравнодушен. Я и теперь неравнодушен…” Рядом со мной сидели два генерала армии. Один из них вздохнул, посмотрел в сторону Брежнева и сказал: “Каким был, таким и остался”, – покрутил головой и сплюнул в сторону.

Время подходило к концу. На запасном пути железнодорожного вокзала стоял правительственный вагон, который прицеплялся к пассажирскому поезду. Машеров и Киселев об этом настойчиво напоминали Брежневу. На прощание Брежнев сказал: “Дорогие товарищи! Мне пора, я бы посидел с вами, я люблю компанию, ей-богу, обожаю компанию! Но… дела, дела, никуда не денешься! А вы, товарищи, пейте, пейте! И смотрите за соседом, чтобы выпивал рюмку до дна. А то вот Петр Миронович наливает, а не пьет! Куда это годится, это никуда не годится!..”

Я был убит всем, что видел и слышал. Кто нас призывает пить водку, коньяк? Генеральный секретарь нашей партии. До чего мы дожили! Идя домой с Героем Советского Союза И. М. Тимчуком, я ему сказал: “Давай с тобой напишем обо всем Партийному Контролю при ЦК КПСС”. Но Тимчук сказал: “Да ты что, лишился рассудка? Тебя и меня немедленно посадят за клевету на Генерального секретаря. Ведь никто не подтвердит, все уйдут в сторону. А тебе особенно надо быть осторожным, ведь ты уже был там, знаешь, как создаются “враги народа”. Я предлагал потом другим вместе сообщить в партконтроль, но получил тот же ответ и пришел к выводу, что Тимчук прав. Носил эту горечь долгие годы в своей душе…»

Я так подробно цитирую письмо А. Ф. Ковалева, чтобы больше не утомлять читателя многими другими подобными же свидетельствами, которые я получил из самых разных концов страны. Во время своих поездок Брежнев устраивал такие пирушки все чаще и чаще, и нередко его уводили с них совершенно пьяным. Только после первого инсульта и первого инфаркта в середине 70-х годов окружение Брежнева стало оберегать его от излишних возлияний.

В кампанию по восхвалению Брежнева включались нередко и иностранные деятели, особенно из числа тех, что имели деловые и иные отношения с СССР. Они знали, надо полагать, из донесений своих посольств, что Брежнев относился очень внимательно к информации о себе и весьма регулярно читал сообщения западной прессы, связанные с его заявлениями и визитами. Конечно, он не мог читать все отзывы о себе, так как они проходили тщательную сортировку не только в аппарате ТАССа, но и в личном аппарате Брежнева. Однако можно не сомневаться, что наиболее благоприятные для Леонида Ильича отзывы ложились на его стол. Всем было видно, как советские органы массовой информации всячески стремились к облагораживанию и лакировке образа Брежнева. И поэтому ни Вилли Брандт, ни Генри Киссинджер, которые были первыми западными политиками, установившими тесный контакт с советским лидером, будучи опытными дипломатами, не хотели идти против течения. После своих встреч с Брежневым они отзывались о нем на разных пресс-конференциях с большой похвалой. Иначе писали они о нем же позднее – в своих мемуарах, отойдя от непосредственного участия в большой политике. Это же делали и другие известные общественные деятели и политики, встречавшиеся с Брежневым в Москве. Один американский сенатор, например, публично назвал Брежнева «лучшим политиком в мире».