Политические работы 1895–1919

Противниками, против которых выступала такая революционная ориентация, были, во–первых, те профсоюзы, которые представляли собой не что иное, как профсоюзы в старом английском смысле, т. е. совершенно не интересовались такими планами на будущее, поскольку планы эти были устремлены слишком уж далеко, а интересовались, прежде всего, такими условиями труда, что обеспечивали существование им и их детям. Они добивались высоких зарплат, короткого рабочего дня, охраны труда и т. д. Радикальный политический марксизм и был обращен, с одной стороны, против подобного тредюнионизма. С другой же стороны он боролся против исключительно парламентской формы компромиссной политики социализма, против того, что стали называть «мильеранизмом» с тех пор, как Мильеран[113] стал французским министром. Эта политика приводит к тому, что лидеры этого движения гораздо больше, чем революцией, интересуются собственными министерскими портфелями, а нижестоящие лидеры — тем, чтобы получить чиновничьи посты; из–за этого революционный дух оказался истреблен. Кроме того, за последние десятилетия от в прежнем смысле «радикального» и «ортодоксального» направлений отделилось еще одно, то, что обычно называют «синдикализмом», от французского слова syndicat — «профсоюз». Оно исходит из того, что не политическая диктатура, не политические лидеры и не чиновники, назначенные на свои посты этими политическими лидерами, а профсоюзы и их объединения должны в решающий момент взять экономическую власть в результате так называемого action directed[114]. Синдикализм возвращается к более строгой точке зрения на классовый характер движения. Ведь носителем окончательного освобождения предстоит стать рабочему классу. А вот все политики, которые суетятся в столицах и интересуются лишь тем, как обстоят дела с тем или иным министерством, а также шансами той или иной парламентской конъюнктуры, являются политическими карьеристами, а не товарищами по классу. За интересами их избранного круга всегда стоят интересы редакторов и чиновников частных компаний: эти люди хотят лишь заработать в результате увеличения количества приобретенных ими избирательских голосов. Синдикализм отвергает все эти интересы, сопряженные с современной парламентской избирательной системой. Только настоящий рабочий класс, организованный в профсоюзы, может создать новое общество. Долой профессиональных политиков, живущих для политики, что на самом деле означает за счет политики, а не для создания общества с новой экономикой! Типичными средствами синдикалистов служат всеобщая забастовка и террор. От всеобщей забастовки они ожидают того, что внезапная приостановка всего производственного процесса вынудит его участников, в особенности же — предпринимателей, отказаться от собственного руководства фабриками и передаст его в руки комитетов, которые должны формироваться профсоюзами. Террор же, проповедуемый ими отчасти открыто, отчасти скрыто, отчасти же отрицаемый (тут мнения расходятся), синдикалистская организация должна внести в ряды определяющих судьбы общества и господствующих в нем слоев, чтобы парализовать их еще и политически. Само собой разумеется, этот синдикализм представляет собой такой социализм, который фактически является совершенно беспощадным противником всякого рода военных организаций, ибо любые военные организации создают заинтересованных лиц — вплоть до унтер–офицеров и даже еще ниже, до солдат, которые в данный момент, по меньшей мере, в своем пропитании зависят от функционирования военной и государственной машины, т. е. отчасти заинтересованы прямо–таки в неудаче всеобщей забастовки, да и по меньшей мере служат для нее препятствием. Его противники — это, во–первых, все политические социалистические партии, работающие в парламенте. Синдикалисты могут использовать парламент самое большее в качестве трибуны, чтобы для разжигания революционных страстей в массах под защитой парламентской неприкосновенности то и дело провозглашать оттуда, что всеобщая забастовка наступит и должна наступить. Но даже это отвлекает синдикалистов от их подлинной задачи и потому внушает опасения. Ведь с этой точки зрения заниматься в парламенте политикой всерьез не только бессмысленно, но и попросту предосудительно. Противниками синдикалистов, разумеется, являются и всевозможные эволюционисты. И если существуют такие профсоюзные деятели, которые стремятся вести одни лишь битвы за улучшение условий труда, то синдикалисты, наоборот, выдвигают аргумент, что чем меньше зарплаты, чем продолжительнее рабочее время, и вообще чем хуже ситуация, тем больше шансов на всеобщую забастовку. Или возьмем эволюционистов партийной политики, утверждающих, будто посредством возрастающей демократизации государство врастает в социализм — синдикалисты ощущают к этой точке зрения величайшее отвращение: они предпочитают царизм. Естественно, для синдикалистов эволюционизм — это, как минимум, грубый самообман. Но тогда решающим вопросом становится следующий: откуда синдикалисты надеются почерпнуть силы, чтобы взять руководство производственными процессами в свои руки? Ведь конечно же, тяжелым заблуждением было бы полагать, что если хорошо вышколенный профсоюзный деятель работает долгие годы и досконально знает условия труда, то поэтому он должен знать и фабричное производство как таковое: ведь любое современное фабричное производство сплошь и рядом основано на калькуляции, товароведении, науке об уровне спроса, технической квалификации, — а по этим предметам необходимо все в большей степени упражняться на уровне специалиста, тогда как профсоюзные деятели, рабочие в полном смысле слова, не имеют абсолютно никакой возможности этому выучиться. Следовательно, волей–неволей они тоже должны проходить обучение у нерабочих, у идеологов из прослоек интеллектуалов. И действительно бросается в глаза, что в полном противоречии к лозунгам, согласно которым спасение может прийти только от настоящих рабочих, объединивших свои усилия в профсоюзе, а не от политиков и не от каких–то посторонних, — как раз к синдикалистскому движению, основные очаги которого перед войной находились во Франции и Италии, причисляет себя огромное количество образованных интеллектуалов. Что они в нем ищут? Романтика всеобщей забастовки и романтика революционной надежды как таковая — вот что очаровывает таких интеллектуалов.