Политические работы 1895–1919

Формы, которые господствуют в романском человеческом типе вплоть до нижних его слоев, обусловлены подражанием галантным жестам в том виде, как те развивались, начиная с XVI века. Англосаксонские же условности, точно так же формировавшие людей вплоть до нижних слоев, происходят из социальных привычек прослойки, задававшей тон в Англии, начиная с XVII столетия, прослойки из своеобразной смеси сельских и буржуазно–городских знатных лиц — «джентльменов», превратившейся в носителей self–government[39]. Во всех этих случаях — вот что имело значительные последствия — определяющие черты таких условностей и жестов допускали легкую всеобщую имитацию, а значит — демократизацию. Напротив того, условности, принятые среди немецких кандидатов на должности, прошедших академические экзамены, а также среди слоев, подверженных их влиянию, — прежде всего, привычки, прививаемые студенческими корпорациями, явно непригодны для подражания со стороны каких бы то ни было кругов за пределами круга дипломированных специалистов, а тем более — со стороны широких масс, т. е. «не поддаются демократизации», хотя или, скорее, потому, что по своей внутренней сущности их никак нельзя назвать светскими или в другом смысле аристократическими, но лишь сплошь плебейскими. Романский кодекс чести, равно как и совершенно иной англосаксонский, оказались способными к значительной демократизации. Зато, как можно убедиться, сколько–нибудь поразмыслив, специфически немецкое понятие «способность дать сатисфакцию» не поддается демократизации. Однако при этом оно обладает большим политическим значением. При этом политически и социально важным — в отличие от того, что вновь и вновь считают, — является не значение так называемого «кодекса чести», принятого у офицерского корпуса, где он вполне уместен. Скорее, политически важно то обстоятельство, что прусский ландрат должен определенно считаться «способным дать сатисфакцию» в школярском смысле, чтобы вообще быть в состоянии утвердиться в своей должности, и то же касается любого другого легко сменяемого административного чиновника (в противоположность, к примеру, «независимому» в силу закона участковому судье, который как раз из–за этой независимости является социально деклассированным по сравнению с ландратом). Понятие «готовности дать сатисфакцию», равно как и все остальные условности и формы, присущие структуре бюрократии и имеющему решающее значение для нее немецкому школярскому кодексу чести, своеобразие которых в том, что они не поддаются демократизации, формально образуют кастовые условности. С материальной же точки зрения они в любом случае, будучи лишены всякого достоинства и какого бы то ни было благородства, имеют не аристократический, но плебейский характер. Именно это внутреннее противоречие столь легко вызывает насмешку над этими условностями и оказывает политически неблагоприятное влияние.

Немцы — это народ плебеев, или если приятнее слышать — буржуазный народ, и лишь на этой почве может взрасти специфически «немецкая форма».

Стало быть, всякая общественная демократизация, вызываемая или ускоряемая политическими преобразованиями — а именно этот предмет здесь разбирается — не найдет у нас, с социальной точки зрения, каких бы то ни было ценностей формы, которые она могла бы разрушить или, наоборот, лишить их исключительности и распространить вглубь нации, — как поступила демократизация с ценностями формы, присущими романской и англосаксонской аристократии. С другой стороны, ценности формы, свойственные немецкому дипломированному специалисту, «способному дать сатисфакцию», опять–таки являются недостаточно светскими, чтобы служить опорой уверенности в себе хотя бы для собственной прослойки. Скорее — что показывает любая проверка — они недостаточны даже для того, чтобы скрыть фактическую внутреннюю неуверенность по отношению к светски образованным представителям других народов. Эти «ценности» проявляются разве только в форме надменности, производящей впечатление невоспитанности, но по большей части происходящей из смущения.

При этом вызывает большие сомнения вопрос о том, действительно ли последствием политической «демократизации» будет демократизация общественная. Ведь, к примеру, безграничная политическая «демократия» в Америке, как считают у нас, не препятствует не только появлению грубой плутократии богатых, но еще и медленному — если даже по большей части незаметному — возникновению сословной «аристократии», чей рост с культурно–политической точки зрения столь же важен, как и рост грубой плутократии.