Политические работы 1895–1919

Итак, не следует полагать, будто такие черты выскочки в немецком лице совершенно не имеют политического значения. Если мы, к примеру, займемся «моральным овладением» какими–то чертами врагов, т. е. людей с противоположными интересами, то это будет пустым занятием, которое справедливо высмеял Бисмарк. Но если заимствовать их у товарищей по союзу, теперешних или будущих? Наши австрийские союзники и мы вынуждены постоянно поддерживать друг друга политически. Это известно и им, и нам. Если не будет больших глупостей, то опасности разрыва нет. Германские достижения признаются ими безоговорочно и без зависти — и даже без лишних разговоров о нас, но тогда еще легче! (Об объективных трудностях, какие у них есть и от которых Германия была избавлена, у нас не везде существует правильное представление, и потому мы не всегда должным образом уважаем их достижения). Но то, что во всем мире знает каждый, следует начистоту высказать и здесь: то, чего не хотели терпеть они и все другие народы, с которыми мы с незапамятных времен хотели дружить, были манеры парвеню в том виде, как они в последнее время вновь невыносимо выставляются напоказ. Эти манеры наталкиваются на немое, вежливое, но определенное отвержение у народа со старым, хорошим, светским воспитанием, каков, например, австрийский народ. Никто не хочет, чтобы им управляли дурно воспитанные выскочки. Каждый шаг за пределы абсолютно неизбежного, т. е. все, что было бы возможно от «Центральной Европы» (во внутреннем смысле термина), или желательно в будущих сообществах, образованных с другими нациями по интересам (независимо от того, как относиться к мысли о хозяйственном сближении), может потерпеть неминуемый политический провал для обеих сторон из–за безусловной решимости не позволять навязывать себе того, что в последнее время чванливыми жестами выдается за «прусский дух», и угроза коему со стороны «демократии» играет значительную роль в декламациях литераторской фразовой молотилки. Как известно, такие декламации приходилось совершенно так же слушать на всех без исключения этапах внутренней реформы уже в течение 110 лет.

Подлинный прусский дух принадлежит к прекраснейшим цветам германства. Каждая строчка, которая дошла до нас от Шарнгорста[35], Гнейзенау[36], Бойена[37] и Мольтке[38], дышит им так же, как дела и слова крупных прусских чиновников (правда, в значительной своей части родившихся за пределами Пруссии), осуществлявших реформу; нет необходимости даже называть их. И такова же грандиозная духовность Бисмарка, злобно шаржируемая нынешними ограниченными филистерами «реальной политики». Но иногда кажется, будто этот старый прусский дух продолжает сегодня жить в чиновничестве других германских государств более явно, чем в Берлине. А злоупотребление этим словом в современной консервативной демагогии — не что иное, как оскорбление упомянутых великих фигур.