Политический дневник

Ф[юрер] снова рассержен на М[инистерство] и[ностранных] д[ел]. Борман прямо за столом передал Хевелю прошение о разрешении на въезд для некой венгерки. Ф[юрер]: Дело будет наверняка решено «официальным путем», не так ли? Хевель: Нет, мы это сделаем в обход ведомства. Ф[юрер]: Если дело будет решаться официальным путем, то в случае 7–летней войны результат будет получен не раньше, чем таковая закончится! Ф[юрера] раздражает, что дела в Норвегии пошли не так. Этого не случилось бы, если бы в те дни он вызвал меня – я тогда выступал с докладами перед офицерами на Западе.

Я рассказал ф[юреру] о том, что было найдено в одном из дворцов Ротшильдов[781] в Париже. Опускная дверь, потайной подвал, а в нем 62 ящика с документами, книгами и т. д., и т. п., а также шкатулка с фарфоровыми пуговицами Фр[идриха] Великого. На каждой из них тончайшей работы изображение униформы того или иного полка.

[после] 6.9.[19]40 [782]

На следующий день после отречения короля Кароля фюрер заговорил о нем: с презрением. Он спросил меня, знаю ли я Антонеску[783] лично. Я ответил отрицательно, однако я довел до его сведения позицию последнего. Он был военным министром при Гоге, и когда Гогу убрали, остался ему верен. После возвращения Гоги из Г[ермании] он устроил ему официальный прием на вокзале в Бухаресте. На упреки он отвечал: Г[ога] – мой политический руководитель, я всегда буду встречать его должным образом. Его арестовали. Он хотел лично представить королю проект реформ, был, однако, принят Кордариану[784], в прошлом мел[ким] подчиненным.

Этот «обитатель приемных» сказал А[нтонеску], что тот может доложить о деле ему. А[нтонеску] в гневе ушел, а за обедом в присутствии прислуги недвусмысленно высказал свое мнение о короле. Вероятно, Каролю донесли о случившемся; вскоре после этого А[нтонеску] попал под арест. Кароль все же вынужден был обратиться к нему и теперь оказался выгнанным им. – Эти подробности мне сообщила госпожа Гога, которая недавно была у меня, надломленная горем. Ее единственная забота – мавзолей ее умершего мужа, а также опасения, что Чуча может отойти к Венгрии, что теперь и произошло[785]. Я сообщил об этом фюреру. Он с сожалением пожал плечами. Разговор далее зашел о Востоке. Вопреки плану д[окто]ра Лея построить в районе старого Мариенбурга новый орденский замок, было решено, что таковой будет находиться вблизи восточнопрусских озер. Я сказал: подобно тому, как вблизи замка Сан – Суси[786] невозможно построить еще один замок С[ан – Суси], так невозможно построить и новый Мариенбург. Чудесные Мазурские озера не освоены, д[окто]р Л[ей] внес бы вклад в развитие культуры, построй он там Восточный замок, а еще мал[енькие] поселения, несколько гостиниц и проч. Гауляйтер Форстер[787] придерживается того же мнения.

К моей великой радости фюрер подчеркнул, что после войны хочет построить на Востоке лучшие культурные учреждения: театры, музеи. Восток не должен стать местом ссылки для плохих чиновников. Ведь это красивая земля. – Я: Если бы вы отправились к северу от Восточной Пруссии… там тоже чудесные земли. Фюрер засмеялся, однако воздержался от комментариев.

При всей открытости застольных бесед фюрер держит при себе свои соображения в отношении будущей внешней политики. Он ведь не раз замечал, что сказанное им передается из уст в уста. Напротив: если он особо касается какой – либо темы, то знает, что его сотрапезники позаботятся о должном распространении информации. А потому эти беседы являются еще и частью политико – партийного воспитания. Я записываю кое-что, однако лень, которую не могу преодолеть до конца, препятствует систематическому ведению дневника, который когда-нибудь, на склоне лет, позволил бы вновь оживить события прошлого.

Д[окто]р Г[еббельс] практически ежедневно здесь. Он поставил перед собой задачу извлечь дополнительную выгоду из собственного дневника, чтобы одновременно заполучить доказательства своих «особых» взаимоотношений с фюрером. Запланированное издание такой книги фюрер уже однажды запретил. Однако Г[еббельс] наверняка добьется своего, пусть даже со множеством купюр. Наше центральное издательство предложило ему, как я слышал, 2 миллиона. Однако д[окто]ру Г[еббельсу], похоже, этого мало. В своем [сочинении] «От двора кайзера до рейхсканцелярии» д[окто]р Г[еббельс] продемонстрировал, что у него отсутствуют все необходимые органы для изложения сути вопроса. С пафосом, с внешним блеском, напыщенно – как и все его ранние труды: «Солнце тонуло в озере Швилов[788]». Невероятное, достойное дневниковой записи, открытие.

10.9.[19]40