Едва ли я понял, что имел в виду слушатель, но эффект от лекции оказался прямо противоположным моим ожиданиям. Аудитория, включая глубоко верующих и воцерковлённых посетителей вечерних курсов, приняла идеи ярого атеиста благосклонно и с любопытством, что внушило мне оптимизм: рассмотрение любого вопроса с различных позиций способствует скорейшему обнаружению истины.
Что касается исследователей-меметиков, то они за недолгое время существования научной дисциплины выработали собственный подход к пониманию религии и веры в сверхъестественного творца. По их мнению, католицизм, англицизм, ислам и любая другая религия, будучи совокупностью мемов, ничем не отличаются от маний, культов, сект, народной медицины и иных верований подобного рода. Несмотря на высокую полемичность данной теории, подобный взгляд может быть интересен не только богословам, но и – в широком смысле – тем, кто изучает социальные и психологические процессы. Можно согласиться или вступить в яростную полемику с Докинзом и его единомышленниками, но нельзя отрицать того, что для успешного функционирования любой системы ей необходим критический взгляд.
Но вернёмся к меметике и развитию этой научной дисциплины. За пару лет до выхода в свет работы Хокки Ситунгкира, в 2002 году, Сьюзан Блэкмор выступала с докладом на Международном Конрессе по онтопсихологии и меметике в Милане. Во время выступления психолог сделала любопытное заявление о природе мема:
Иными словами, по утверждениям Сьюзан Блэкмор, мемом можно назвать все, что так или иначе передаётся от одного человека к другому. Разумеется, подобные заявления стали основанием для жесткой критики теории мемов и меметики со стороны научного сообщества. Учёных обвиняли в попытках обоснования далекого от реальности утверждения «вся жизнь – мем». Научное сообщество охотно принимало меметику как один из методов научного анализа культурной эволюции, но не было готово к тому, что она станет полноценной дисциплиной по анализу культуры.
Учёные-меметики переносили концепции из эволюционной теории на человеческую культуру и утверждали, что она подчиняется законам дарвинизма. В качестве доказательства своей правоты исследователи ссылались на три основных качества дарвинистской модели, по их мнению, присущих единицам культуры, – изменчивость, наследственность и воспроизводство с различной частотой. Эти составляющие, как утверждали меметики, определяли успешность репликации мемов: приспособленные единицы культуры копируются и распространяются, а плохо приспособленные в конце концов исчезают.
Этот перенос паттернов эволюционной теории в сферу культуры подвергался особой критике со стороны остального научного сообщества. Меметиков также обвиняли в игнорировании достижений других научных отраслей: психологии, социологии и других. Все эти обвинения привели к признанию меметики псевдонаукой или – по меньшей мере – недостаточно обоснованной и аргументированной дисциплиной. Так, например, по словам Сьюзан Блэкмор, большинство биологов отвергает идею мемов как культурного аналога генов.
Многие критики меметики заключают, что «научность» дисциплины заключается исключительно в создании ёмкой и запоминающейся аналогии «ген = мем». Мемы не существуют в реальности, как не существует и физический носитель для кодирования информации в мемах – по аналогии с ДНК в генетике. Придуманные Докинзом «культурные гены» – не более чем научная абстракция, либо (если судить с позиций семиотики) лишь упрощённая трактовка знака. Критики выражали сомнения в существовании подобных единиц как таковых, и с позиций скептиков дисциплина, изучавшая их, являлась лженаукой, опасной притом для будущих исследований. Впрочем, многие критики в начале 2000–х не сомневались в несостоятельности меметики и скором провале дисциплины.
Так и произошло. Вначале меметики пытались отвечать на критику, но их аргументы не могли переубедить скептиков. Ответы в духе «генетику тоже приняли и поняли не сразу» или «нужно лишь подождать, через некоторое время новые технологии докажут нашу правоту» не воспринимались научным сообществом всерьёз. За два десятилетия существования меметика как научная дисциплина не смогла обогатить научный дискурс новыми и значимыми открытиями и, казалось бы, действительно, по выражению Т. Савицкой, «навсегда застряла на уровне блестящего сравнения ген—мем—вирус».14