Политика различий. Культурный плюрализм и идентичность

В результате культурно-символическое пространство страны оказалось разделенным на негласные зоны влияния. Этот момент часто упускается из виду сторонниками тезиса о клерикализации России, происходящей в результате сращивания государства с РПЦ. В пользу этого тезиса, казалось бы, говорит многое — от практики раздачи объектов недвижимости (по закону о реституции, вступившему в силу в 2010 году) до риторики первых лиц, периодически подчеркивающих, что «православие и Россия неразделимы»[380]. Очевидно, однако, что указанные практика и риторика ограничены определенным географическим ареалом. На территориях за пределами компактного проживания этнических русских действуют другие правила.

Если на Ставрополье или в Мордовии местные власти запрещают хиджабы в школах, апеллируя к светскому характеру российского образования, то в «мусульманских» регионах данный запрет не действует. И если, скажем, в Татарстане и Башкирии он не действует де-факто, то в Чечне имеет место прямо противоположная практика: здесь ношение женщинами хиджаба вообще является обязательным. Если в Москве с ее многочисленным мусульманским населением функционируют лишь четыре крупные мечети, а вопрос о строительстве новой всякий раз вызывает неприятие властей[381], то в Казани уже открыты 75 мечетей и продолжают строиться новые.

Местные элиты активно используют религию в конструировании «региональной идентичности». Например, в Тыве в 2011 году было начато строительство крупнейшей в России статуи Будды, при этом глава региона Шолбан Кара-оол пожертвовал на нее 1 млн рублей из собственных доходов, а также подключил к проекту представителей бизнеса, настоятельно «призвав» предпринимателей «оказать посильную помощь»[382]. В Калмыкии руководство республики (особенно при Кирсане Илюмжинове) прилагало значительные усилия для того, чтобы Объединение буддистов Калмыкии не уступало по своему влиянию БТСР, с тем чтобы в перспективе сместить главу БТСР Аюшеева с неформальной позиции лидера всех российских буддистов[383]. Нынешний глава Калмыкии Бату Хасиков публично участвует в праздновании важнейших буддийских праздников, а День трех великих деяний Будды уже несколько лет является в республике выходным.

Сходным образом разворачивается символическое самопозиционирование региональных властей в Татарстане. Нынешний глава республики и мэр Казани каждую пятницу посещают мечеть. Татарстан стал первым российским регионом, где внедряется система исламского банкинга. В Казани есть мусульманская клиника, в которой пациентов-мужчин осматривают врачи только мужского пола, а женщин — женского, в школах и детских садах вводится халяльное питание; открыты ателье исламской моды и специальные курсы, на которых девушек готовят к тому, чтобы стать «примерными мусульманскими женами»[384]; ежегодно проходит международный фестиваль мусульманского кино и т. д. Особый статус ислама в пределах республики — это среди прочего возможность закрепить привилегированное положение за татарами в ситуации, когда апелляция к татарскому национализму вызовет явное недовольство федерального центра[385].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Если в Западной Европе секуляризация носила эволюционный характер, то в России советского периода она была революционной. Отсюда проистекает контраст в государственно-конфессиональных отношениях. В западноевропейском случае имела место институциональная инерция, тогда как в России при коммунистическом режиме религиозные институты находились на грани выживания.

В этом историческом и культурном контексте многие из жестов, совершаемых властями постсоветской России по отношению к Русской православной церкви, выглядят как «десекуляризация» государства и общества. Однако на деле возврата к досекулярному порядку не происходит. Государство не отказывается от секуляризма. Что же касается мероприятий, демонстрирующих сближение власти с РПЦ, то перед нами скорее политические инсценировки, чем реальные действия по демонтажу секулярного порядка. Ключевые политические и социальные институты этими мероприятиями не затрагиваются.

Наблюдатели, делающие вывод о десекуляризации Российского государства, упускают из виду то обстоятельство, что и православноцентричная риторика чиновников, и демонстрация особого расположения Кремля к РПЦ имеют достаточно жесткую пространственную привязку. За пределами территорий с преобладанием этнического русского населения символическая политика подчиняется другим правилам. В преимущественно нерусских регионах власти вступают в «особые отношения» с клириками других религиозных организаций (исламских и буддийских).