Политики, предатели, пророки

Со времен Горбачева в обществе утвердилось представление, что политика — это некая беспроигрышная игра: выиграл — получил власть. Проиграл — ничего не потерял.

Путин вернул политике ее содержание. Те, кто говорят, что при Путине политика ушла из нашей жизни, что ее теперь нет — лукавят. Ушла не политика — ушла игра в политику. Имитация. А политика — вернулась. Заниматься ей, то есть, на самом деле, рисковать — им не хочется. Им хочется играть в политику так, чтобы, если получится — получить все. А если не получится — не потерять ничего. Это — рождает авантюризм и безответственность. Привычку ставить эксперименты на людях и на стране. Реальная политика там, где за ошибки и неудачи в ней платят свободой и жизнью. Участия в политике достойны те, кто ими рисковать способен. Это выковывает элиту и ее ответственность.

Путин на это был готов. Его оппоненты — не готовы. Поэтому он выигрывал, а они проигрывали.

И поэтому, в частности, на выборы 2004 года не вышли ни Зюганов, ни Жириновский, ни Явлинский.

Сегодня мало обращается внимания на то, с чем был связан максимальный взлет популярности Путина. До 2005 года она была высока, но примерно такой, как и к концу 2011 года. Кривая его поддержки рванула вверх сначала после предпринятой им корректировки рыночной авантюры «монетизации льгот», когда люди стали массами выходить на улицы и перекрывать магистрали и железные дороги, затем после «левого поворота» осени 2005 года, когда экономический курс был развернут в сторону осуществления социальных программ, и уже затем — после Мюнхенской речи, когда он бросил вызов западным оппонентам России. Тогда его поддержка с 45–50 %% подскочила до 70–80 %%. Страна чувствовала улучшение жизни — и что самое главное — начала чувствовать самоуважение.

Потом, особенно в период кризиса, оппоненты Путина много иронизировали над появившимся тогда выражением «Россия встает с колен». Просто потому, что им вообще привычнее было жить не то чтобы на коленях — но на четвереньках. Меньше нужно напрягаться. Лучше кормят те, перед кем склоняешься. И удобнее заливаться бесконечным лаем.

Путин всегда принимал вызовы. В 2008 году он ничем не рисковал, если бы ушел на гарантированный политический покой. Он ушел бы на гребне популярности, при наличии принятого закона о гарантиях оставившему должность Президенту РФ, и при удовлетворении и успокоении международных элит.

Принять пост Премьера в этих условиях — это тоже означало принять вызов и рискнуть. Потому что означало принять на себя ответственность за экономическое положение страны — но без высших полномочий Президента. И зная, что до тех пор в России даже слабый и непопулярный Президент оказывался сильнее сильного (как Черномырдин) и к тому же сверхпопулярного (как Примаков) Премьера. К тому же, когда он принимал этот пост — волны мирового кризиса 2008 года уже были видны. И он как минимум допускал возможность того, что противостоять этому придется именно ему.

Может быть, и 2011 год, и само решение возвращаться были самым большим принятым вызовом и самым большим риском Путина.

В 2011 году явно обозначилось нежелание влиятельной части российской политической и бизнес-элиты допускать его возвращение. Причем нежелание, в частности, и тех, кто десятью годами раньше делал на него ставку.

Суть их стремления не допустить его возврата однажды довольно точно сформулировал Глеб Павловский: курс Путина основными своими двумя стержнями имеет сильную социальную политику и укрепление международного положения России. А это «требует постоянной экспансии». То есть, требует постоянного увеличения расходов на социальные нужды, на оборону и постоянного противостояния на мировой арене.

Для определенной части элиты это означало недовольство их партнеров за рубежом, невозможность присваивать себе государственные средства, необходимость, так или иначе, подчинять свои интересы интересам политики страны. И ограничение возможности либо полная невозможность принять участие в новой приватизации той государственной собственности, которая либо была Путинным собрана, либо вновь образовалась.

К началу 2011 года самим Путиным решение о выдвижении еще не было принято. Неизвестно, каким бы оно было. Но на него начали оказывать давление. Байден — от имени мировых элит, Йоргенс — от имени российских, требовали отказа от выдвижения кандидатуры. Вопрос выбора стал вопросом вызова. И выдвижение стало грозить риском. Ему откровенно грозили египетским сценарием.