Это попытка спасения мифа о непобедимости западной коалиции, о том, что ее воле нельзя сопротивляться — попытка не допустить утверждения мысли о том, что ей можно противостоять. И слома воли тех, кто имеет в себе силы и решимость адекватно отвечать на эту новую форму утверждения колониальной экспансии.
В марте 2014 года сталкивались два принципа: принцип соблюдение предписанных правил мировой политики и принцип суверенности России.
Выбрать первое для Путина означало гарантировать себе бесконфликтное существование в мировой элите.
Но это означало признать Россию вассалом Западной коалиции. «Младшим братом старших братьев».
И признать, что суверен в России не ее народ — 90 % граждан страны были за воссоединение Крыма — а западная коалиция.
Выбрать второе для Путина означало бросить вызов мироустройству. Вызвать ярость тех, кто провозгласил себя хозяевами мира. И их желание отомстить.
Если это не понять — не удастся понять Путина как человека и политика. Он, как минимум, абсолютно честен в своей вере в свое призвание. Он действительно верит, что послан России то ли Провидением, то ли Историей. И чувствует себя «мобилизованным и призванным» служить стране.
Вот нужно понять, что психологически это именно так. И именно поэтому он готов бороться до конца. В отличие от как многих своих оппонентов, так и от своих предшественников последних четверти века. Горбачев не мог бороться ни за что — он мог лишь позировать. Ельцин был лидером более высокого ранга — он был готов драться за власть. Но за власть для себя и за власть, цель которой — она сама.
Путину власть нужна и он готов за нее драться. Но не сама по себе, а как инструмент в его служении. Он так это понимает. И в это верит.
Строго говоря, его всегда отличала способность вызовы принимать. Принимающий вызов готов идти навстречу опасности, когда она есть, но это не значит что он готов создавать для себя опасность, когда ее нет и ее можно избежать.
Бросающий вызов способен соглашаться на создание опасности для себя, когда ее нет, и ее возникновения можно избежать.
Путин рискнул — и бросил вызов мироустройству. В ответ ему объявили, что он за это заплатит.
Те, кто это объявил — мировые лидеры, твердившие, что являются его друзьями — делали это по своим правилам. По-своему — честно: как хищники в джунглях.
Брезгливость вызывали те, кто стал повторять эти слова как шакалы, думающие, что ретранслирование слов хищников уравняет их хотя бы с этими хищниками.
«Путин еще заплатит за Крым» — когда это говорил Обама, это уже было неоправданным нахальством. Когда это повторяли политические маргиналы и пораженные комплексом ущербности представители академической среды, это было самолюбованием тем более мелким, что оно было для них безопасным.
Понятно, какие группы и во внешней, и во внутренней политике недовольны Путиным, причем в первую очередь именно им, а не системой — сохранить ее в том или ином виде, но как контролируемую ими хотели бы многие. Подчас в противоположных, по сравнению с Путиным целях.
Путиным недовольны крупные группы мировой элиты — как слишком непослушным и имеющим если не собственное видение миропорядка, то собственные цели в нем.
Путиным недовольны те элитные группы в России, которые имели значительно большую свободу и возможность большего обогащения в 1990-е годы — и были существенно ограничены в своих возможностях.
Путиным недовольны те группы, которые благодаря ему получили доступ к определенному участию в перераспределении и собственности начала 2000-х гг., но считают, что имеют право не только на собственность, но и на собственное участие во власти — и свободу от того, что они рассматривают как его опеку.
Путиным недовольны те, кто не согласен с его курсом на сильную социальную политику — и поскольку это требует покрытия социальных расходов, в частности, и за счет их прибыли.
Все это — группы меньшинства и имущего меньшинства. Есть определенное напряжение, на сегодня не вполне однозначно отождествляемое персонально с ним — в массе общества: у тех, кто чувствует замедление улучшения своего материального положения, тех, кто недоволен ростом платежей ЖКХ, ничем абсолютно неоправданных, кроме хищнических инстинктов руководителей естественных монополий, равно как и структур коммунального хозяйства. Точно так же, как и остающихся нищенскими зарплат врачей и учителей.
Но на фоне этого есть активное недовольство, собственно «путинофобия», значительных сегментов «свободного политического класса», то есть политических активистов, журналистов и публичных деятелей, либо оставшихся со времен буйств периода перестройки, либо сформировавшихся и волонтированных в 1990-е годы.
Их претензии — отчасти претензии личного неуспеха, отчасти — претензии по поводу изменения правил игры, которые их устраивали, отчасти — личностно стилистические.