Политолог

Внезапно она сбросила мех и вся покрылась пышными перьями, мучнисто-белыми, с темной рябью. Раскрыла огромные крылья, из-за которых обернулась голова полярной совы с золотым немигающим взглядом. Они сшибались в воздухе, он – самец неистовой северной птицы с желтым клювом, растопыренными когтями, – бил ее тугими ударами, сшибал к земле, сипел растворенным клювом, в котором дергался заостренный язык. Она пыталась взлететь, подставляла растворенные веером перья, которые ломались от его ударов, тонко, истошно кричала. Упали в мох, среди красной брусники, янтарной морошки. Она растворила упругие крылья, распушила уши, а он впился в нее когтями, добираясь до горячей плоти. Разыскал среди пуха нежное незащищенное лоно. Старался попасть, влить драгоценное семя, издавал торжествующий клекот и стон.

Внезапно она сбросила перья и покрылась блестящей ледяной чешуей, скользкой, сверкающей. Выскользнула из-под него и с плеском упала в реку. Мчалась среди подводных течений, ошалело вращала яркими, в красных ободах, глазами, хлюпала жабрами, растворяя алую мякоть. Била плавниками, извивалась хвостом. Он гнался за ней, ударяясь костяной головой о камни, распарывая о коряги чешуйчатый бок. Хватал ее жабры костяным озлобленным ртом. Бил ее плоско хвостом, отчего жутко и слепо вращались ее глаза. Чувствовал, как переполняет ее икра. Розовые неоплодотворенные сгустки, заключенные в нежные пленки, распирали ее белый живот. Исполненный страстной энергии, космической мощи, доставшейся из черных небес и блистающих звезд, он, как молния, прянул на нее, ударил могучим телом, впрыснул под окровавленный плавник жемчужную струю молоки, окружившей обоих лунным туманом.

Очнулся. Лежал без сил на берегу Оби. Соня Ки плескалась в воде, ополаскивалась, омывала пах и живот. Упала розовой грудью на воду и бесшумно поплыла, подымая стеклянный бурун.

Он не знал, что это было. Не надышался ли зеленоватого дыма из глиняной трубки шамана? Не затмил ли ему глаза Огонь Вечных Снов? Слабой рукой пошарил вокруг себя. Обессиленные пальцы нащупали оставшуюся на траве шерсть росомахи, отпечаток оленьего копыта, перо полярной совы, горстку рыбьей чешуи.

Они возвращались на катере в «Город счастья» по величавой Оби, под гаснущим небом тундры, с которого неохотно уходило солнце, раскатывая на горизонте длинную зарю. В сумерках подплыли к городскому причалу, успев к началу праздника. Стрижайло хотел не пропустить торжества, посвященные Золотому шаману, чтобы использовать зрелища городских гуляний в мюзикле. Первоначальный замысел мюзикла претерпел существенные изменения. Они были связаны с драгоценным приобретением – лунным пергаментом, который передал ему умирающий шаман и который, словно спасаемое от врагов знамя, хранился на груди у Стрижайло.

Город был наполнен нарядной толпой, молодой, ожидающей увеселений. Напоминал приморский парк Сочи, где в душистых магнолиях целовались влюбленные, на самшитовых аллеях, среди золотистых фонарей, раздавался женский смех, а из бесчисленных кафе, ресторанчиков, закусочных вкусно пахло дымом, и опытный гурман по этим запахам мог угадать скандинавскую, средиземноморскую, китайскую, африканскую кухни, предлагавшие обитателям города изысканные угощения.

Стрижайло и Соня Ки заглянули в отель, где сменили свои одежды, перепачканные береговой глиной и молокой. В коротенькой юбке и милом топике, не закрывавшем живот, Сони Ки казалась школьницей, которая, робея и волнуясь, идет на свое первое свидание. Стрижайло не мог поверить, что за ней он гнался на совиных крыльях, отыскивая среди плотного пуха чувственную гузку. За ее скользким чешуйчатым телом мчался в холодных потоках, стремясь ударить под розовый воспаленный плавник. Через плечо Сони Ки была переброшена сумка, придававшая еще больше сходства со школьницей. Когда он попытался нежно и деликатно тронуть ее за грудь, она отчужденно сказала:

– Я на работе. В нашей корпорации действует закон о сексуальном домогательстве.

Они вышли в город, когда празднество уже началось. На центральной площади, в свете аметистовых прожекторов, из золотой чаши забил фонтан голубой нефти. Бурлил на своей вершине, подбрасывал стеклянный шар, из которого неслась сладостная песня двух неумолчных бардов Никитиных, деда и внучки. Они пели знаменитую песню «Когда мы были молодые, фонтаны нефти голубые…», ставшую гимном корпорации «Глюкос». Люди подходили к фонтану, омывали нефтью лицо, брызгали друг на друга, превращаясь в лиловых негров с вывернутыми негроидными губами.

Заработали на всех углах красочные автоматы, которые выдавали всем желающим цветную сладкую вату. Стоило приложить к автомату вживленный в лоб невидимый чип со штрихкодом, и автомат выбрасывал пучок сладкой ваты, – ярко-алый, прозрачно-синий, бурно-золотой, травянисто-зеленый. Люди глотали эту невесомую сладость, через некоторое время их лица окрашивались в галлюциногенные цвета ваты, напоминали разноцветные светильники, блуждающие по городу.