Политолог

Стрижайло схватил стакан с виски, чокнулся с телеэкраном, на котором крупно розовело, улыбалось мятое лицо коммунистического вождя:

– Ваше здоровье, дорогой товарищ! – и его охватило ликование победителя, опрокинувшего навзничь соперника.

Уже на другой день после передачи Карапузова правительственный телеканал показывал сцены, где коммунисты, возмущенные ренегатством Дышлова, сжигали свои партбилеты, рвали портреты «вождя». А один ветеран войны облился из бутылки бензином и с криком: «Партия предателей!.. Будь проклят, изменник!..» – поджег себя, превратившись в бушующий факел. В другом сюжете показали, как Дышлов, выступая на митинге, подвергся нападению толпы, в него плевали, кидали тухлыми яйцами. После этих унизительных кадров выступил Дышлов на фоне своего думского кабинета. Несчастный, исхудавший после смерти матери, деморализованный и больной, что-то жалобно бубнил в камеру – о «провокации», об «административном ресурсе Кремля». И виду него был обреченный, как у лобастого бычка, которого ведут на бойню.

«Кто забил бычка оппозиции?» – веселился Стрижайло, еще и еще раз наполняя стакан виски «Бушмиллс», привезенным из Лондона.

Приближался съезд коммунистов, на котором предстояло утвердить избирательные партийные списки. Партия, в пропорции полученных на выборах голосов, проводила в Думу своих депутатов. Участие в списках было предметом ожесточенной борьбы и скрупулезных подсчетов, честолюбивых интриг и невидимых миру партийных скандалов. Заключался сложнейший компромисс между московским, вельможным руководством, провинциальными лидерами и районными активистами. Пирамидальная иерархия партии отражалась в партийных списках, а затем в думской фракции – ударном отряде коммунистического парламентаризма. Оказаться в партийном списке, а затем и в Думе означало переехать из убогой, тошнотворно-унылой провинции в Москву, в лучи славы, в восхитительное столпотворение московской политики, – пресс-конференции, внимание дотошных журналистов, встречи с Президентом, поездки с парламентскими делегациями по миру, вольготное жалованье, автомобили, бесплатные квартиры. Ощущение своей необходимой и значительной роли, ради которой в дни избирательной кампании приходилось до одури колесить по проселкам, встречаться с бестолковым раздраженным народом, наскребать деньги на телевыступления и публикации, выдерживать свинское давление беззастенчивой администрации, волноваться и нервничать – удастся ли втиснуть свое имя в тесные, капризные списки, прежде чем их вынесут на обсуждение ревнивых и непреклонных товарищей. Съезд предстоял ожесточенный, шансы коммунистов на выборах были великолепны, богатство, которое предстояло делить, заслуживало того, чтобы хвататься за топоры, как это бывало в крестьянских хозяйствах во время раздела имущества.

Накануне съезда Стрижайло провел две встречи. Первая, с Семиженовым, состоялась в кафе «Пушкин», рано утром, когда в элитное заведение на Тверском бульваре заскакивали крупные бизнесмены, депутаты «комильфо», знаменитые журналисты, – только для того, чтобы на виду у всех выпить чашечку кофе стоимостью в небольшой загородный домик, эффектно прошуршать свежим номером «Коммерсант Клаус» и умчаться в сверкающем автомобиле делать дальше несметные деньги, вершить несусветные подлости, морочить головы одуревшим людям. Кафе было смугло-коричневым, душистым, с вышколенной прислугой. Дубовые стены, столы и стойки были настолько пропитаны ароматами кофе, что казалось, стоит отпилить кусочек сухого дерева, кинуть в кипяток, и перед тобой окажется чашечка пенистого капучино или дурманящего эспрессо.

– Нет, вы только подумайте, – кипел негодованием Семиженов, отражая черно-стеклянным коком свет дождливого московского утра. – Мало того что этот Крес засветился в передаче Карапузова, и нам теперь не отмыться перед избирателями за связь компартии с олигархами. Мало того что вероломные отношения с Верхарном, главным врагом Президента, обрушат на наши головы весь административный ресурс, всю мстительную мощь ФСБ. Этот поганый жулик, пресловутый «красный банкир», увел у меня двадцать миллионов долларов, которые должны были пойти прямо на счета партии «Сталин». Он направил этот поток в свой офшор на Кипре, и теперь легче отыскать Атлантиду, чем эти деньги. Он вор, проходимец, и, будь моя воля, я поставил бы его на счетчик и сам заплатил киллеру.

Стрижайло умело управлял негодованием Семиженова, как оператор управляет реактором, не доводя его до взрыва, поддерживая заданный уровень ненависти:

– Вы столько сделали за это время. Ваша партия «Сталин» превращается в реальную политическую силу. За вас многие секретари областных организаций, многие члены ЦК. Не позволяйте этому самодовольному Дышлову, этому вороватому Кресу манипулировать собой. Вы работаете как вол, а они направляют заработанные вами деньги себе в офшор.