Политолог

В студию поп-музыки заносили банку, в которой клубками свивались огненно-красные черви, с мучнистыми головками и заостренными зеленоватыми хвостиками. Их выращивали на постельном белье, принадлежавшем престарелой, одутловатой поп-звезде, десятки лет демонстрирующей публике свои венозные ляжки. Белье хранило следы непомерной похотливости, привлекавшей молодые музыкальные дарования. Желая преуспеть в шоу-бизнесе, они совершали ритуальное восхождение на ее любовное ложе. Черви в банке извивались, как певицы и танцоры из «Фабрики звезд». Телеведущие непроизвольно начинали с силой сжимать и разжимать колени, доводя себя до исступления. Население страны впадало в сексуальное безумие. Школьники пятых классов насиловали соседок по партам. Зэки мастурбировали в бесчисленных зонах. У ведущих из «Школы злословия» сквозь утомленные хрипловатые басы прорывался русалочий смех. А лидер либерал-демократов в Думе застревал в деревянной трибуне, норовя проткнуть ее тесные дубовые доски. Этот сексуальный угар служил благоприятным фоном для проведения «монетизации льгот», когда министр здравоохранения казался возбужденным детородным членом, впрочем не человеческим, а птички колибри.

Черви едкого, цыплячьего цвета, пугающие своей желтизной, перетянутые черными колечками, как на трико у цирковых жонглеров, выделяли газ истерического беспричинного хохота. Стеклянная реторта с этими вьющимися особями устанавливалась в студиях во время юмористических программ. Черви выращивались на сложном экстракте, куда входила увлажненная перхоть юмориста с армянской фамилией, капельки жира с лысины толстенького одессита, ушная сера задорного хохмача, с добавлениями мышиного помета, лягушачьей икры и гормональных вытяжек из гипофиза гамадрила. Черви, похожие на ярко-желтые ползучие стебли, производили неотразимое воздействие на основную массу населения. Люди ржали, гоготали, истерически смеялись часами, днями, неделями, оставляя свои занятия, предаваясь безудержному, беспричинному смеху. Падали на спину и конвульсивно дергали ногами и руками хлеборобы в полях и сталевары у мартенов. Заразительно смеялась мать, потерявшая ребенка. Хохочущие омоновцы били палками хохочущих демонстрантов. Бандит, содрогаясь от смеха, приставлял паяльную лампу к смеющейся груди пытаемого. Министр обороны со смехом обходил гогочущий строй колченогих солдат. Министр иностранных дел, дергаясь, как от колик, подписывал передачу Китаю очередной порции приграничных островов. Смеющийся священник отпевал улыбающегося в гробу покойника. Вся страна от океана до океана, умирая от голода, замерзая в домах, просовывая голову в петлю, приставляя к виску пистолет, безудержно гоготала под воздействием желтого дурмана, источаемого кольчатыми «червями смеха». Именно лопаясь от смеха, народ согласился на десятикратное повышение цен на бензин, на передачу лесов и водоемов в частные руки, на размещение американских морских пехотинцев вокруг российских ядерных объектов.

Другие разноцветные черви – металлически-бронзовые, жемчужно-мерцающие, туманно-лиловые – выставлялись в банках во время ток-шоу, телевизионных игр, телесериалов, историко-политических хроник, пробуждая в зрителях чувство ненависти, отупения, хмурого дебилизма, бессмысленного ажиотажа.

Особые черви, изящных размеров, нежно вьющиеся, бесцветно прозрачные, с крохотными, вскипающими в телах пузырьками, с миниатюрными золотистыми глазками, выставлялись в студии в те моменты, когда транслировались обращения Президента. Его интернет-беседы с населением страны. Сюжеты о посещении школ и приютов, гарнизонов и синагог.

Эти элитные экземпляры вскармливались питательной смесью, включавшей лоскутки потертой горностаевой мантии, зеленую патину Медного всадника, трусики красавицы Дарьи Лизун с каплями коктейля «шампань-коблер», щепотки гипса, взятые в травмпунктах у несчастных танцоров Большого театра, получивших травмы от балерины Колобковой. Вся смесь излучала призрачный люминесцентный свет, какой бывает в подземных бункерах и на болотах среди тлетворных гнилушек. Пахла же смесь сладковатой одурью оттаявших моргов в районе Ханкалы и Моздока. Черви бесцветно мерцали и переливались в священном сосуде, у дикторов и комментаторов в голосе начинали звучать эротическая нежность и благоговение, а все общество испытывало прилив верноподданнических чувств, столь сильный, что многие, особенно в провинции, становились на четвереньки и начинали подвывать по-собачьи.

Вот в такую организацию, зная ее истинное устройство, отправился Стрижайло. Передал видеокассету ведущему программы «Момент глистины», самим названием указывающей на тип червей, украшавших студию.

– Мне звонили. Задание будет выполнено, – радостно чмокнул губками Карапузов, ловко выхватив из рук Стрижайло пачку зеленых портретов Бенджамина Франклина.

В урочный час Стрижайло, поставив перед собой толстый стакан виски со льдом, включил телевизор и стал внимать.