Политолог

Потрошков остановился у входа, перед которым выстроился взвод автоматчиков. Произведя идентификацию зрачка, отпечатков пальцев, газового состава дыхания, он, помимо этого, сделал экспресс-анализ крови, измерил температуру тела, произнес несколько слов для звукового тестирования и ответил «детектору лжи» на несколько вопросов из русской истории. Двери раскрылись, и они оказались в тронном зале.

Пространство повторяло собой интерьер Кремлевского дворца, выполненного по эскизам художника Ильи Глазунова. Среди имперской геральдики, в золоченых рамах висели портреты великих князей, царей, императоров, занимавших на протяжении веков русский престол. Суров и величественен был Василий III. Темен и угрюм Иван Грозный. Просветлен и сосредоточен Алексей Михайлович. Яростен и пылок Петр Великий. Благодушна и величава Екатерина II. Надменен и презрителен Павел. Строг и сух Николай I. Спокоен и тверд Александр III. Смиренен и кроток Николай II. Посреди зала возвышался золоченый трон под пологом из меха горностая. На троне, укрепленный шелковыми лентами, стоял просторный хрустальный сосуд, наполненный бесцветным раствором, в котором плавал шар. Возвышался над поверхностью на одну треть, другие две трети утопали в растворе. Нежно-жемчужный, мягко дышащий шар слабо пульсировал, колыхался, как поплавок. Был похож на огромную икринку, в которой протекало таинственное созревание.

Стрижайло, как только вошел, ощутил исходящее от шара излучение. Оно было теплым, нежным и ласковым. Несло в себе некую весть, безмолвное слово привета. Приглашение к собеседованию, к рассмотрению великих вопросов. К исследованию проблем мироздания и совершенного мироустройства, государственного строения и народного уклада, где забота о подданных, радение о их благополучии не должны заслонять заботу об их просвещении, о нацеливании их душ в познание высших смыслов и богооткровенных истин.

Все это испытал Стрижайло так, как если бы шар обнял его, поместил в свою сердцевину, и оттуда открылись безграничные просторы Вселенной, стали доступны все добытые человечеством знания, все этические и религиозные истины от древности до наших дней.

– Его величество находится в возрасте цесаревича, и его регентом является Президент Ва-Ва. Он был хорошим регентом, разделял философию просвещенного абсолютизма, был готов к передаче власти. Однако в последний год с ним случились нежелательные перемены. Под воздействием ли членов «восьмерки» или в результате властных инстинктов, он раздумал в ближайшее время осуществить переход России к монархии. Усомнился в вероучении «второго христианства». Дошел до того, что поставил под сомнение переводы священных манускриптов и существование евангелиста Иуды. Это создает громадные проблемы. Ставит под угрозу «План России». Угрожает существованию лаборатории. Я обращаюсь к вам, гениальному политологу, мастеру великолепных импровизаций, чтобы вы помогли вернуть Президента Ва-Ва к прежним воззрениям. Если он не способен вернуться, то следует ослабить его на предстоящих президентских выборах настолько, чтобы он не смог препятствовать реализации «Плана». Или же вовсе ушел с политической сцены России…

Шар слабо колыхался в хрустальном сосуде. От него исходило благодушие и веселая игривость. Он был дитя, не достигшее совершеннолетия. Ему было впору резвиться, проказничать в теремных покоях, перелистывать книжки с картинками из русской истории. А ему уже сулили государственные труды и заботы, попечение об огромном заблудшем народе, отказавшемся от веры прадедов, дедов, отцов, пребывающем на распутье истории. Стрижайло все это чувствовал, испытывал к шару сострадание, как, быть может, испытывал бы его к несчастному царевичу Дмитрию, играющему в неведении на лужайках старого Углича. Или к царевичу Алексею, гуляющему на дворе губернаторского дома в Тобольске. И такая жалость, печаль, такое нежелание пускаться в придворные заговоры и дворцовые перевороты овладели Стрижайло, что он, очнувшись от оцепенения, воскликнул:

– Никогда!.. Я выполнил все обязательства!.. Я чист перед вами!.. Вы мне обещали свободу!.. Дайте мне ее, или можете передать меня художнику Тишкову, – пусть извлечет мои органы для своих отвратительных опытов!..

– Я знал, что вы станете отказываться, – произнес Потрошков. – Не буду настаивать. Но прежде, чем вы скажете последнее слово, я покажу вам еще одно помещение… – Он уводил Стрижайло из тронного зала. Августейший шар мягко дышал ему вслед. Был похож на летнюю полную луну. У Стрижайло возник странный соблазн подойти и мягко ткнуть шар пальцем, чтобы ощутить упругую оболочку.