Политолог

Понурый, опечаленный, катил по Москве в «фольксвагене», рассеянно слушая информацию об аресте Маковского. О том, что тот помещен в привилегированную одиночную камеру Матросской Тишины, с телевизором, усиленным питанием, ежедневными визитами следователей, которые требуют от олигарха признательных показаний. Эти вести не радовали Стрижайло. Привносили в его смятенную душу дополнительное чувство отчаяния – он тот, через кого в мире действует зло. Тот, кому не поможет крестное знамение. Он – та самая свинья, в которую Господь вселил злых демонов, освобождая от них чью-то исцеленную душу. Ему же, Стрижайло, с жуткой начинкой внутри, один путь – броситься в море и сгинуть.

Образ моря заставил вспомнить о рыбе палтусе, ненаглядной жене, которая одна способна его утешить. Прижать к груди его истомленную голову, позволить выплакаться, облегчить измученную совесть. Захотелось немедленно оказаться в рыбном отделе «Рамстора», узреть свою ненаглядную.

Магазин был все так же великолепен, с огромным объемом пустого синего воздуха под стеклянными перекрытиями, с бесконечным разнообразием животной плоти, обитающей на земле, в воде и в небе, которую Господь укутал в шерсть, чешую и перья, сделав прельстительной для человеческого чрева.

Стрижайло поспешил в рыбный отдел, где семги и осетры, белорыбицы и белуги, ставриды и скумбрии напоминали петербургское общество, в котором каждая рыба блистала своими нарядами, остроумными замечаниями, пленительными взглядами, обмахивала прелестную шею и обнаженную грудь китайским веером, посылая кавалерам куртуазные знаки. Он искал среди дам знакомые и родные черты рыбы палтуса, ее грациозную шею, прелестное чело, божественные локоны у висков, как у Натальи Гончаровой, но, увы, любимая отсутствовала. Не было ее среди фрейлин у ампирных колонн. Не было в зимнем саду, где любезничали с дамами два кавалергарда. Не было у клавесина, где дочь известного камергера исполняла романс. Он кидался из угла в угол, спрашивая, где она. Все только коварно улыбались, намекая, что видели ее в экипаже действительного статского советника, уносившего вероломную даму на Васильевский остров, где сверкали инеем ростральные колонны, и в окнах дворца на набережной, куда подкатил экипаж, упали тяжелые шторы. Стрижайло ревновал, не находил себе места. Спросил у продавщицы:

– Скажите, у вас нет палтуса?.. Ведь в прошлый раз был?..

– Раз на раз не приходится, – ответила умудренная женщина, глядя на Стрижайло с нескрываемым состраданием.

Он с трудом выносил ее жалеющий, все понимающий взгляд. Делал вид, что рассматривает ассортимент рыбных консервов, копченостей, балыков и котлет. Внезапно вздрогнул. Среди салатов из морской капусты, розовых королевских креветок, атлантических мидий и устриц вдруг увидел пластмассовый прозрачный сосуд с рыбным студнем. В желеобразном холодце, погруженный в студенистую массу, смотрел на Стрижайло глаз, рыжий, огненный, злой, вычерпанный из глазницы вместе с глазным яблоком, немигающим черным зрачком. Глаз был знакомый, угрожающе-зоркий, кричащий. На сосуде был ценник в виде штрихкода и надпись: «Глаз вопиющего в пустыне». Не было сомнений – это был глаз Маковского, вырванный из его гордой головы, вмороженный в холодец, выставленный в «Рамсторе», в рыбном отделе, в расчете на то, что Стрижайло его увидит. Это было ужасно. Было продолжением дьявольских козней. Все те же вездесущие демоны, не пожелавшие возвращаться в бездну, увели его любимую женщину, подсунули жуткий глаз – фарфоровое, с кровяными сосудами яйцо, рыжий, пышущий ненавистью зрак. Он повернулся, заспешил к выходу, едва не толкнув молодую женщину в шубке, катившую перед собой серебристую тележку. Добежав до выхода, развернулся и снова возвратился в отдел, желая получше разглядеть «вопиющий глаз», который мог стать уликой в сотворенном злодеянии. Но глаза не было.

– Простите, – обратился он к продавщице, – здесь у вас только что был глаз в холодце, но не рыбий, а ястребиный… Где же он?..

– Ястребы, которые в пучинах гнезда вьют, суть рыбы и морские гады есть. Прочие же, аки черви, холодцам не подвержены и числу их несть, – ответила продавщица и ушла, оставив на прилавке древнюю книгу об обитателях царства вод.

Зазвенел мобильный телефон, который и не мог не зазвенеть. Стрижайло приложил к уху нарядного пластмассового зверька и услышал голос Потрошкова:

– О повелитель морских стихий, о любимец муз, о непревзойденный сочинитель мюзиклов, немедленно бросайте все ваши рыбные пристрастия и приезжайте в Матросскую Тишину, где я вас жду с нетерпением.

Голос смолк, и на экране телефона появился заключенный в треугольник, вырванный глаз Маковского.