Политология. Курс лекций

Проблема адаптации политической системы очень остро встала в нашей стране в середине 80-х годов. Пристальное внимание этому вопросу уделял М.С. Горбачев, который очень любил, когда его сравнивали с Ф.Д. Рузвельтом и называли крупнейшим реформаторов конца XX в. Однако в нашей страде повторить эксперимент, адекватный «новому курсу», не удалось. В принципе, задачи, стоявшие перед руководством страны, были ясны: необходимо было повысить эффективность нашей экономической системы, улучшить качество жизни населения и добиться повышения гибкости и мобильности основных политических институтов. Тем не менее, несмотря на многочисленные заверения Горбачева о наличии у него четкой «концепции перестройки», ни он, ни его сподвижники так и не смогли сформулировать ее в доступной и понятной для населения форме. В итоге вместо мобилизации общества на осуществление реформ происходило нарастание хаоса и неразберихи. Управляемость процессом адаптации политической системы стали быстро теряться.

Фатальной для судеб начатой адаптации политической системы стала XIX партийная конференция (1988 г.), когда было принято решение о параллельном проведении экономической и политической реформ. В результате государство (у нас это было равнозначно партии) стало стремительно терять контроль над экономикой, в которой не менее интенсивно начали нарастать кризисные процессы. Вместо улучшения качества жизни происходило ее ухудшение. Как следствие росла социальная напряженность, падало доверие к властям и тем ценностям, на которых базировалось наше общество и его политическая система.

Бесспорно, любые адаптационные процессы сопряжены с определенными кризисными явлениями. Но в оптимальном варианте смысл адаптации как раз и состоит в том, чтобы найти политические рецепты лечения болезней, которыми страдает общество. В данном случае бессистемные действия реформаторов лишь усугубляли положение. Полная неопределенность ситуации, утеря ориентиров рождали растерянность в рядах самих инициаторов «перестройки», вели к серьезной переоценке изначальных целей и задач реформ. В верхнем эшелоне партийной элиты резко обострилась борьба по вопросу, какими программно-целевыми установками следует руководствоваться в процессе осуществления преобразований. Горбачев и его ближайшее окружение стали быстро склоняться к мысли о том, что смысл «перестройки» должен заключаться не в усовершенствовании существующих общественных отношений и политических институтов, а в замене их на принципиально новую модель. Иными словами, речь шла (вначале в завуалированной форме) не об адаптации существующей политической системы к новым условиям, а о ее ликвидации.

На этой волне на авансцену политической жизни стали быстро выдвигаться новые силы, новые лидеры, которые именовали себя «демократами». В отличие от инициаторов перестройки, они уже прямо говорили о том, что страна должна принципиально изменить маршрут своего движения, срочно демонтировать все якобы устаревшие социальные и политические институты. Хотя лидеры «радикальных демократов», так же как и Горбачев, любили апеллировать к опыту «нового курса», их действия в корне отличались от того, что делал Ф.Д. Рузвельт, какие идеалы он стремился утвердить[492]. Всемерно осуждая революционный путь общественного прогресса, всячески подчеркивая свою приверженность эволюционному варианту движения вперед, они, на деле, попытались осуществить тот самый «великий скачок», за который в начале истекшего века ратовали большевики.

Скачок наша страна действительно осуществила, только вопрос — куда: то ли вперед, в XXI в., то ли назад, в век XIX? Это — во-первых. Во-вторых, еще предстоит подсчитать, во что обошелся России этот новый, на сей раз «демократический» скачок. Это вопрос будущего, но уже сейчас ясно, что попытки адаптации, подчеркиваем — адаптации политической системы в нашей стране вновь закончились неудачей. Энергия социального недовольства оказывалась направленной не на конструктивную деятельность по усовершенствованию всей совокупности социально-политических отношений, а на разрушение основ советской государственности.

Пусть советская государственность отжила свой век, и не так уж плохо, что мы от нее отказались. Однако смысл любой замены одной формы государственного устройства и присущих ей отношений собственности другой заключается в переходе к более высокоразвитым формам. Мы же по многим показателям оказались отброшены далеко назад. Цена свершившейся трансформации намного превысила все разумные пределы.