Политрук

Тосю Лушина я схоронил в соседней воронке, обрушив пласт песка. Снял головной убор и дал в небо короткую очередь из ППШ.

«Салют Мальчишу!»

Постоял минутку, помолчал, и натянул фуражку. Автомат на плечо, вещмешок за спину.

— Прорвемся! — сказал с вызовом.

Лес зашелестел в ответ, колыша ветвями, словно желая удачи.

Из газеты «Красная звезда»:

«СИРИЯ, 26 июня 2019 г.

«Ми-8», взяв на борт поисково-спасательный расчет, и боевое охранение в виде группы морских пехотинцев, вылетел с аэродрома авиабазы Хмеймим в направлении гор, где наши вертолеты работали по позициям боевиков. Когда машина поравнялась с вершинами горных хребтов, по ней неожиданно ударили пулеметы террористов.

Морпехи открыли ответный огонь с правого и левого бортов…»

Глава 2

Глава 2.

Четверг 23 июля 1942 года, день

Калининская область, Ржевский район

Фантастические «гребни» угасли, пропали, как будто их и не было, лишь ровные уступчики повторяли «разметку» полос, да кое-где в короткой тени «ступенек» дотлевало блеклое оранжевое сияние.

Переступать за черту я не решался, и зашагал в ту сторону, где линии сдвигов расходились — к дороге. Мне было очень неспокойно и попросту страшно. Смятение немного унялось, а вот тоски прилило изрядно. Ведь всё мое недолгое бытие, пускай бестолковое, но хоть как-то налаженное и устроенное, пропадало за гранью веков. Моя квартира, друзья, Интернет, весь никудышный, но такой знакомый мир отдалялся на целую жизнь…

Неожиданно из-за кустов выскочила тощая немецкая овчарка, вся в репьях и колтунах свалявшейся шерсти. Поскулив перед чертой, калившейся медовым свечением, собака перемахнула сдвиг и потрусила дальше по своим пёсьим делам.

Чертыхнувшись ей вслед, я вышел на дорогу. И сразу понял, отчего дуб получил инвалидность — толстенный сук в обхват оторвало взрывом, опалив кору дерева. А прямо посреди дороги дымились остатки автобуса ЗиС-16. Уцелел лишь передок, посеченный осколками. Раму перебило, а салон разворотило прямым попаданием.

Я оцепенел, глядя на рваные куски человеческих тел, разбросанные по пыльной дороге. Руки, ноги, головы… Сахарный излом костей, розовые лоскутья легких, черно-багровые лужи запекшейся крови…

Вонючий дым стлался над грунтовкой, и я не сразу заметил перевернувшуюся «полуторку», догоравшую в кювете, с жалко задранными колесами. На чудом уцелевшем борту вилась надпись жирными белыми буквами: «…кий детский дом».

Лишь теперь моим глазам до конца дался зримый ужас — растерзанные тела принадлежали детям. Девочкам и мальчикам, от двенадцати до семнадцати.

— Ах, сволочи… — выдохнул я дергавшимися губами.

Юные граждане СССР даже не начали жить по-настоящему, а их — насмерть!

Я забегал по месту преступления, ища хоть малейшие признаки жизни, и не находил. На обгоревшей траве за огрызком кабины автобуса умирал пожилой шофер, скрюченными пальцами удерживая сизое сплетенье кишок, вывалившихся из распоротого живота. Лишь только я наклонился к нему, как дыхание страдальца пресеклось, а в глазах, что уставились в небо, в синюю прорву Вечности, застыл стеклянистый блеск.

Я устало выпрямился и зашагал по обочине к Ботнево. «Одному мне всех не захоронить, — со скрежетом проворачивалось в голове. — Еще бы человек пять с саперными лопатками…»

Следуя за мыслью, я глянул в сторону воронки, где догорала «эмка». Словно в кратере вулкана, в ней заворачивались клубы синей гари, скрывая свежую могилу Тоси Лушина. Дунул ветерок, относя чад, и я замер.

Краем блеснула гладь озера, а на бережку выстроились мои друзья — Паха в черных плавках, Артем в налипших «семейниках» и Кристя в соблазнительном бикини. Между ними и мной надрезала землю мерклая огненная полоса, фонтанировавшая слабеньким «гребнем», почти не заметным на свету.

— Не переступайте черту! — заорал я, отмирая.

— Да что происходит? — тоненьким голоском закричала девушка. Паша успокаивающе взял ее за руку.

Грузной трусцой сбежав с откоса, я замедлил шаг, жадно вбирая глазами облики моих друзей — на долгую память.

— Там, где вы стоите, тикает две тыщи девятнадцатый, — проговорил неторопливо, хоть и задыхаясь слегка, — а здесь, за чертой, сорок второй год. Антона Лушина я похоронил…

Бледнеющий Трошкин забормотал:

— Политрук умер. Да здравствует политрук! Ерунду говорю, да?

Мои губы повело вкривь.

— Чую, скоро все закончится, — вздохнул я. — Распадется связь времен…

— Хроноклазм! — выпалил Артем, блистая эрудицией. — Это, когда прошлое вклинится в будущее… — он смутился, бросая поспешно: — Ну, да…

— Ты переоделся в форму… того Лушина? — вполголоса спросила Бернвальд.

Я кивнул.

— И понял, зачем вы так похожи?