Политрук

— Не уверен, — мотнул головой в сомнении. — Но все так и должно быть. Я остаюсь.

— И мы! — решительно заявила Кристина, первой переступая черту. Пашка шагнул следом, не выпуская руки девушки.

Артем, испугавшись, что останется один, суетливо перескочил отсвечивавший сиреневым «гребешок». В то же мгновенье вся цветомузыка погасла, а земля вздрогнула, выглаживая сдвиги.

Я глянул в небо. Пусто, ни следа от авиалайнера. Даже белесого выцвета от инверсионного шлейфа не видать.

— Что же вы наделали? — вздохнул я, опуская голову и глядя глаза в глаза — в синие Пашкины, в зеленые Кристинкины, в карие Тёмкины. — Теперь всё, назад дороги нет…

— Ну, и ладно, — пожал плечами Ломов. — Не очень-то и хотелось! Ты, вон, в госкомпании работал, а я на босса вкалывал. Думаешь, приятно? Ну, натура у меня такая, пролетарская! А здесь все, как надо: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

— Здесь война, Паха, — напомнил я ему.

— Ну, и ладно! Да, Кристинка?

Девушка молча кивнула, и улыбнулась.

— Наше дело правое! — воскликнул Артем, дурачась. — Враг будет разбит, победа будет за нами!

— Ладно, победитель, пошли! — резковато сказал я.

— Куда?

— Тут автобус с детдомовцами разбомбило, поможете… — в моем голосе зазвучали грубые обертоны. — Хоть в воронку снесем, зароем в братской могиле! Прибарахлитесь заодно, а то вы, мягко говоря, не по моде одеты.

— С мертвых снимать? — дрогнула Кристина.

— Нет, — вымолвил через силу. — Я там чемоданы видел, по всей дороге раскидало…

Мы вышли к дубу. Трошкин, увидав кровавое месиво, позеленел и согнулся в рвотном позыве.

— Бож-же мой… — выговорила Бернвальд дребезжащим голосом. — Они же совсем маленькие!

— Ты тоже не дылда, — сипло выдавил Тёмка, — твой размерчик…

— Дурак! — рассердилась девушка. — Я не о том совсем!

— Не ругайтесь, — тихо сказал Павел, и Кристина покраснела.

* * *

Час или дольше мы сносили останки в воронку под дубом, а после долго отмывали руки. Сил закопать могилу не осталось совершенно.

Кристя нарыла в чемоданах тутошнее белье и простенькое ситцевое платье, я преподнес ей черевички и носочки, снятые с убитой девушки.

Затвердев лицом, Бернвальд обулась — и скрылась за дубом, переодеться.

— Плавки — вон туда, — показал я подбородком на коптящую полуторку.

— Фасон из будущего, — вздохнул Ломов, запуская галантерейное изделие в огонь, — ты прав… Как Кристя только выдержала, она же очень чувствительна…

— Не всегда, — сухо сказала девушка, показываясь за нашими спинами. — Хирургу брезговать нельзя никак, вот я и представила, что тут везде операционная… А тебе идет.

Паха смутился, подсмыкивая широченные, но кургузые штаны.

— Куцые какие-то…

— Ничего, — успокоил я его, — форму выдадут по росту.

— Ну, надеюсь… — проворчал Ломов, натягивая мятую рубашку из синей фланели.

Трошкину достались светлые парусиновые штаны и модная рубашка-апаш. А вот обуви не нашлось ни на Тёмку, ни на Пашку.

— Ничего, — бодрился Артем, — в Красной армии сапоги, чай, найдутся!

— Тихо! — цыкнул я, расслышав натужный вой мотора.

Вдалеке, на повороте, завиднелась колонна — в ее голове тряслась и качалась полуторка, набитая красноармейцами. За нею двигались две или три «эмки», а замыкал кортеж новенький «Студебекер». Наши.

— Слушайте внимательно, — завел я инструктаж. — Вы все помогали эвакуироваться детдому. Ваши документы сгорели. Называйтесь своими именами, как есть, только профессии скорректируйте — вы оба! Кристя — хирург, на фронте такие люди нужны. Пашка, ты, помнится, в артиллеристах служил?

— Два года, — подбоченился Ломов, — как с куста!

— Годится! А ты, Артем, забудь про компьютеры. С рациями справишься?

— Да легкота! — надменно фыркнул Трошкин.

— Ну, всё, гости дорогие, — усмехнулся я, — встречаем хозяев!

Полуторка, подвывая мотором, объезжала чадивший автобус. Кургузый «Виллис», пыля по обочине, вынесся вперед и замер прямо передо мною. Лихой водила, выпустивший роскошный чуб из-под пилотки, весело оскалился, но стоило бритоголовому пассажиру нахмурится, как он тут же построжел. Лишь бесенята резвились в черных кавказских глазах.

А бритоголового я узнал. Генерал-лейтенант Лелюшенко, командующий 30-й армией. Развалисто покинув джип, Дмитрий Данилович огладил блестящую макушку, словно дорожную пыль сметая, и нацепил фуражку.

— Представьтесь, — буркнул он.

— Политрук Лушин, — моя рука четко метнулась, козыряя.

— Докладывайте, товарищ политрук, — командарм хмуро огляделся. Заметив братскую могилу, он болезненно сморщился.

— Следую в расположение 718-го полка 139-й дивизии, товарищ генерал-лейтенант. Направлен в 8-ю роту политруком. Во время авианалета нашу машину расстрелял «мессер». Комроты и водитель погибли. «Юнкерс» отбомбился по автобусу с мирными гражданами… Да какие там граждане… Виноват, товарищ генерал-лейтенант. Там дети… Спаслись лишь трое взрослых.

Лелюшенко поугрюмел, сжимая губы.

— Мы помогали эвакуировать детдом, — дребезжащим голосом заговорила Кристина. — Я сама хирург, крови не боюсь, но хоронить малышей… по частям…

Бледный Павел бережно обнял ее за плечи, а Трошкин, сжимая кулаки, шагнул вперед.