Читаем Полицейская эстетика. Литература, кино и тайная полиция в советскую эпоху полностью

Здесь Шкловский приписывает главное противоречие между задуманной автобиографией и тем, какой она в итоге получилась, разнонаправленному воздействию двух внешних сил – «времени» и литературного процесса, благодаря которому книги «случаются». Ричард Шелдон назвал его революционной чертой стиля Шкловского [Sheldon 1977: XX]. Однако, по словам самого Шкловского, оно, скорее, не сознательная диверсия, а следствие противоречивого внешнего воздействия на индивида. Такой детерминизм можно принять за капитуляцию. Но все же внимательный анализ исторической обстановки отметает столь примитивный вывод. Игал Халфин показывает в своей работе, что противостояние детерминистского и волюнтаристского взглядов определяло советский автобиографический дискурс 1920-1930-х годов [Halfin 2003:236]. В начале 1920-х детерминистская позиция бихевиоризма заключалась в том, что «если человек и знал, какие силы воздействуют на него, то едва ли мог ими управлять» [Halfin 2003: 162]. Такой подход, столь близкий сформулированному Шкловским пониманию себя как «места пересечения сил», в конце 1920-х годов уступил место волюнтаристской доктрине, согласно которой «человека призывали стать хозяином, субъектом истории, а не ее объектом» [Halfin 2003: 180]. В начале 1930-х эта вера в пластичность человеческой природы была доведена до крайности, «мужчины и женщины страны Советов должны были подвергнуть себя перековке» [Halfin 2003: 231]. В то время как среди элиты насильственно насаждался волюнтаристский взгляд на человеческое «я», согласно которому детерминизм объявлялся нападками на идею революции и нового человека, подход Шкловского становился все более детерминистским. В «Сентиментальном путешествии» он выражает неверие в большевистскую перековку людей:

Ведь большевики имеют веру в чудо.

Они делают чудеса, но чудеса плохо делаются.

Вы помните, как в сказке черт перековывал старого на молодого: сперва сжигает человека, а потом восстанавливает его помолодевшим [Шкловский 1923а: 198].

То, как именно Шкловский критиковал святая святых советской утопии – перековку, создание новых советских людей из прежних, только подливало масла в огонь: ведь коммунистический проект описывался им языком религиозной притчи. Однако взгляд на личность, не совпадающий с ортодоксально советским, также поднимает вопрос о возможности сотрудничества и, соответственно, о подрывной деятельности.

В «Третьей фабрике» этот детерминистский взгляд доведен до предела, поскольку Шкловский начинает говорить «голосом полуфабриката» [Шкловский 1926: 39]. Он делит свою жизнь на три периода, объединенных лейтмотивом фабрик, обрабатывавших его в течение жизни: «Первой фабрикой для меня была семья и школа. Вторая “Опояз” [формалистическая группировка, к которой принадлежал Шкловский]. И третья [кинематографическая фабрика “Госкино”, где он в тот момент работал] обрабатывает меня сейчас» [Шкловский 1926:16]. Изображение Шкловским себя как «полуфабриката» неизбежно вызывает в памяти марксистское понятие отчуждения. Марксизм подразумевает отчуждение рабочих от орудий их труда, а Шкловский показывает, что в СССР эта проблема решалась превращением самой личности в отчужденный конечный продукт. В «Товарном фетишизме» Маркс представлял, как товары дерзко хвалятся своей «натуральной» меновой стоимостью [Маркс 1952: 77]. Товар у Шкловского, или же сам Шкловский как товар, свидетельствует о собственном отчуждении, о том, как неестественно он себя ощущает. Этот пугающий образ себя как «полуфабриката» – итог долгого процесса самоостраннения. Если революционное остраннение драматически взрывало «я», то такое будничное «деформировало материал» не так быстро, хоть и безжалостно.

Теоретические и автобиографические произведения Шкловского проливают особенный свет на эти другие «виды остраннения». Автор, однако, редко предлагает решения, кроме краткого изложения истории своих допросов в «Сентиментальном путешествии». Тут его ответ – самоостраннение, полукриминальная, полухудожественная смесь выдуманных личностей и биографий, обеспечивших ему спасение. Хоть оно и было публично отвергнуто, когда беглец решил снова стать критиком Виктором Шкловским, это самоостраннение позднее трансформировалось в мощное искусство выживания в произведениях Николае Штайнхардта и Иосифа Бродского.

«Вот он, сюрреализм»: остраннение в комнате допросов

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги

Арсений и Андрей Тарковские. Родословная как миф
Арсений и Андрей Тарковские. Родословная как миф

Жизнь семьи Тарковских, как, впрочем, и большинства российских семей, полна трагических событий: ссылка в Сибирь, гибель в Гражданскую, тяжелейшее ранение Арсения Александровича, вынужденная эмиграция Андрея Арсеньевича. Но отличали эту семью, все без исключения ее поколения, несгибаемая твердость духа, мужество, обостренное чувство чести, внутренняя свобода. И главное – стремление к творчеству. К творчеству во всех его проявлениях – в музыке, театре, литературе, кино. К творчеству, через которое они пытались найти «человека в самом себе». Найти свой собственный художественный язык. Насколько им это удалось, мы знаем по книгам Арсения и фильмам Андрея Тарковских. История этой семьи, о которой рассказала автор известнейшего цикла «Мост через бездну» Паола Волкова в этой книге, – это образец жизни настоящих русских интеллигентов, «прямой гербовник их семейной чести, прямой словарь их связей корневых».

Паола Дмитриевна Волкова

Кино
Эльдар Рязанов
Эльдар Рязанов

Эльдар Рязанов известен в нашей стране прежде всего как выдающийся комедиограф, создатель ряда немеркнущих советских киношедевров лирическо-юмористического жанра. Однако палитра его дарования куда более широка: он снял и несколько абсолютно серьезных драматических фильмов, и ряд занимательных телепередач, издал множество книг, писал сценарии, повести, стихи… Изначально документалист, потом режиссер игрового кино, экранный и театральный драматург, прозаик, поэт, телеведущий, просветитель, общественный деятель, Рязанов был личностью решительно ренессансного типа.Автор, писатель и историк кино (известный читателям по жизнеописанию Леонида Гайдая) в своем повествовании создает образ незаурядного, страстного, блистательного человека и режиссера, прожившего долгую плодотворную жизнь и оставившего огромное творческое наследие, осваивать которое — одно удовольствие.

Евгений Игоревич Новицкий

Кино
Великолепный век. Все тайны знаменитого сериала
Великолепный век. Все тайны знаменитого сериала

Сериал «Великолепный век» повествует о правлении султана Сулеймана Великолепного и его страстной любви к славянской красавице Роксолане, которая еще девочкой была захвачена в плен и переправлена в Константинополь, где визирь Ибрагим-паша подарил ее султану. Путем интриг, подкупа и умелого обольщения крымская красавица стала женой султана. После принятия ислама она получила имя Хюррем. Сулейман возвел Роксолану в ранг главной жены и называл ее «милой сердцу».Современная героиня сериала – Мерьем Узерли, актриса, исполняющая роль Хюррем, – родилась в немецкой семье, благодаря таланту и упорству прошла сложнейший кастинг, чтобы однажды проснуться звездой Турецкой Мелодрамы.Роль Махидевран Султан исполняет Нур Айсан, ставшая знаменитой благодаря фильмам «Запретная любовь» и «Долина волков: Палестина». Но эта красавица не только актриса, а еще дизайнер и… банкир.Мать Великого Султана – Валидэ Султан – исполняет Небахат Чехре, знаменитая турецкая модель и актриса, чья судьба наполнена множеством тяжелых ударов.Книга-сенсация С. Бенуа раскрывает все тайны знаменитых красавиц «Великолепного века»! Автор ответит на вопросы: по какой книге снят любимый сериал, кто соответствует историческим персонажам, а кто стоит в ряду вымышленных, какие интриги плелись во время съемок и какие события происходили в жизни самих героинь из великолепно подобранного актерского состава.

Софья Бенуа

Кино