Полицейская эстетика. Литература, кино и тайная полиция в советскую эпоху

Последовавшая за смертью Сталина критика Хрущевым перегибов предшественника привела к серьезным переменам в советской тайной полиции. Количество арестов сократилось, а осужденные начали возвращаться домой из лагерей. В Румынии «ослабление террора» наступило почти на десятилетие позже, после чего большинство выживших политических заключенных было амнистировано[83]. В это время содержимое архивов тайной полиции тоже переживало фундаментальный сдвиг. Со сворачиванием репрессий число арестов снижалось, а с ним и число следственных дел. В то же время относительные показатели оперативных дел росли[84]. Как мы уже знаем, в теории оперативные дела должны были обеспечивать основание для открытия следственного производства. Между тем к этому времени дела оперативной слежки порой стали растягиваться на целую жизнь, так и не приводя к арестам. Досье Николае Штайнхардта являются красноречивым примером подобного[85]. Их завели еще в конце 1950-х годов, когда за Штайнхардтом следили как за участником «Группы Нойки-Пиллата» в самом позорном судебном процессе над интеллигенцией, имевшем место в Румынии[86]. В 1959 году Штайнхардт был осужден на двенадцать лет тюрьмы, но был амнистирован, как и многие другие, в 1964 году. Его оперативное досье пополнялось докладами его сокамерников, пока Штайнхардт оставался в тюрьме и, с небольшими перерывами, до 31 марта 1989 года – дня, когда он умер, всего за несколько месяцев до революции, свергнувшей коммунистический режим. Досье лаконично окачивается записью телефонного разговора, в котором горничная Штайнхардта сообщает другу о его кончине[87].

Прогресс в технологиях стал второй основной причиной поразительного роста числа оперативных досье. В частности, в 1970-х годах наблюдался мировой бум производства средств наблюдения и их применения полицейскими службами[88]. Слежка за писателем-диссидентом Паулем Гомой, которую осуществляла румынская тайная полиция с 1972 по 1978 год, вылилась в как минимум двадцать томов досье, каждый не меньше двухсот страниц, всего более четырех тысяч страниц за шесть лет[89]. Характер досье Штайнхардта также резко изменился с 1972 года, когда тайная полиция установила «жучок» в его квартире, что позволило ей слышать каждый вздох подозреваемого[90]. Встроенный в телефон «жучок» собрал достаточно данных, чтобы заполнить целых две папки досье[91]. Без каких-либо комментариев, как и в случае остальных разговоров, досье передает ироничное предостережение Штайнхардта насчет телефонной прослушки, обращенное к его собеседнику и, вероятно, к слушателям из тайной полиции: «Поаккуратнее с этими телефонами; говоришь тут, а слышат где угодно. В этом суть телефона»[92]. И все же Штайнхардт и его собеседник продолжили говорить, а слушающие их – записывать. В тот период дела заполнялись подробными отчетами о ежедневных занятиях и расшифровками разговоров. По сравнению с этими досье и cinema verite[93] покажется фальшивкой, сконструированным образцом повседневности, который не может не выйти за ее границы.

Охватывая целые жизни в чрезвычайно детализированной манере, оперативное досье слежки производило бесконечные данные для характеристики. В противовес состряпанным на скорую руку, навешивающим ярлыки делам сталинской эпохи, оперативные дела более позднего времени часто имели целью создать близкий к интимному психологический портрет подозреваемого. Использование внедренных информаторов процветало как никогда: «Мы по-прежнему будем настаивать на вербовке индивидов, которые вхожи в ближний круг находящихся под наблюдением субъектов и в курсе их планов и преступных помыслов»[94].

Фото 4. Портрет Николае Штайнхардта из кадров слежки.