Полицейский

А в это время другой Бахтин, уставший скептик, иронически ответил ему: «Давай пробуй, вылетишь в уездную полицию и будешь дожидаться пенсии где-нибудь в Урюпинске или Клину».

Но он не хотел слушать себя другого, который уже стал раздражать его своей усталостью, скептицизмом, неверием. Поэтому поднял телефонную трубку и назвал номер Немировского.

— У аппарата, — услышал он испуганный голос ювелира. — Это Бахтин, Борис Сергеевич.

— Где вы, голубчик Александр Петрович, мне без вас неспокойно очень.

— Скоро появлюсь, а пока не попросите ли вы к аппарату генерала? — Конечно, конечно.

— Ну, что тебе, Бахтин? — через минуту раздался в трубке сочный баритон Филиппова.

— Такое дело, Владимир Гаврилович, мы людей из «Стрелки» привезли, они на Зоммера показывают. — Интересно. А что тебе твой друг поведал? — Придут завтра в гости, завтра утром.

— Вот что, Саша, я здесь сам управлюсь. Как гостей встретим, я тебе телефонирую, ты сразу к красавцу поезжай, а то, не дай Бог, спугнем. — Я понял вас.

— Вот и хорошо, а пока за домом Рубина посмотрим.

Усов и Рубин обедали в «Эрмитаже». В знаменитом Лотошном кабинете, прислуживали два официанта, отец и сын, одетые на старомосковский манер: белоснежные рубашки и такие же штаны, подпоясанные кушаком.

— А все-таки Москва не Питер. Лучше здесь, уютнее, спокойней. А как кормят, — Рубин мелкими глотками выпил рюмку наливки. — Разве можно «Эрмитаж», «Славянский базар», «Тестова» сравнить со всякими там «Сиу» да «Медведем»?

— Не скажи, Гриша, — Усов орлино окинул стол, выбирая закуску, — здесь, конечно, и сытно, и вкусно, но там веселее.

— Хочешь веселья, поезжай в «Яр» или «Метрополь». — Рубин встал, подошел к зеркалу в дорогой раме, на амальгаме виднелись написанные алмазом автографы великих людей, гулявших в Лотошном.

— Вот станешь, Гриша, большим общественным деятелем, — усмехнулся Усов, — и распишешься на зеркале рядом с Родзянко и Шаляпиным. — А ты думаешь, Петя, не стану? — Думаю, нет. — Почему? — Да потому, что ты опять за старое взялся.

— Не взялся, Петя, а не бросал. Хорошие камни — мировая валюта. Доллар упадет, франк лопнет, а бриллиант и изумруд вечны. Ты, Петя, человек ученый, социализмом по молодости баловавшийся, неужели ты не видишь, что все к концу идет. Фронт трещит, мы на поставках гнилья миллионы наживаем. Только кому эти миллионы нужны? — В дело вкладывай.

— В дело! Недвижимость, ценные бумаги. Умные вы все больно! Когда все лопнет — бумаги в сортир, дело станет, а недвижимость сожгут. — Так уж и сожгут.

— Поверь. Мне ребята мои рассказывают, о чем солдатня да мастеровые говорят. Они пока затаились, ждут. Война же, сколько оружия на руках. — Гриша, тебе не подходит роль оракула.

— Правильно, говорильня — это ваша работа, только я не из купцов и университетских дипломов не получал. Я сам с самого дна… — Ты хочешь сказать, что ты народный герой.

— Да куда нам-то в герои. Просто вырос я среди нищеты, а образование на улицах получил.

— Вот и губит тебя твое образование. Почему ты деньги в «Лионский кредит» не кладешь?

— Да кладу, кладу и с потерей в Стокгольмский банк перевожу. — А камни свои? — И камни.

— Гриша, неужели при своих барышах ты эти вещи купить не можешь? — Не все, что мне нужно, продают. Поэтому беру. — Я боюсь, Гриша.

— Чего? Ты мой поверенный, занимаешься делом вполне легальным, кинофабрика, дома, дела в Союзе городов, так что сиди, Петя, и будь спокоен. Меня в этой стране никто не тронет.

— Слушай, Гриша, — Усов вскочил, взволнованно зашагал по ковру кабинета, — ты правда думаешь, что потрясения будут?

— Я, Петя, из Стокгольма ехал, так в Гельсингфорсе в соседнее купе сел некий господин. Между прочим, генерал. Умница, доложу тебе, необычайная.

— Умный генерал — это все равно что тифлисец трезвенник.

— А ты не смейся, генерал этот был некогда начальником охраны самого царя… — Спиридович? — Он самый. — Толковый мужик.

— Так он мне всю ночь рассказывал о господине Ульянове и его жизненном направлении и книжонку свою дал почитать о большевистской опасности…

— Его за эту книжонку, — усмехнулся Усов, — в ялтинские градоначальники перевели. — Значит, прав он был, — топнул ногой Рубин.

— Ну, какое тебе, Гриша, дело до этой книжки, до генерала Спиридовича и народного бунта? — Петя, я пятый год в Одессе хорошо помню.

— Конечно, — Усов положил себе в тарелку лососину, налил рюмку, — режим нынешний гнилой, он рухнет скоро и будет у нас конституционная монархия либо демократическая республика. А в том и другом случае собственность свята.

— Посмотрим, — Рубин сел к столу, — я больше на камни надеюсь, которые в Стокгольмском банке в сейфе лежат.

— Гриша, — тихо спросил Усов, — с Немировским твоя работа? — А какая тебе разница, Петя? — Большая, Гриша. Страшно мне.

— Опять ты об этом. Что случись, до тебя не доберутся. — Но имя! Имя, Гриша!

— С твоими деньгами с любым именем прожить можно.

Усов достал золотой, весь усыпанный мелкими алмазами портсигар, вынул папиросу, закурил.

— Гриша, а ты не боишься, что с тобой солидные люди перестанут дело иметь.