Политтехнология стальной эпохи. Маршал Берия и политрук Хрущев

В итоге Хрущёв одержал полную победу. Тоталитарная партия обрела нового вождя. Молотов, Каганович, Маленков переоценили собственную популярность. Да и дважды выручившему Хрущёва маршалу Жукову оставалось пребывать в армии всего лишь четыре месяца. Сталинская гвардия совершила ту же ошибку, что и ленинская. Они недооценили силу бездушного партийного аппарата, пробивную мощь безликой толпы секретарей обкомов, а главное, тех, кем в большей мере «прикормлен» силовой блок армии и КГБ. Не мог Никита Сергеевич позволить армии стать влиятельной политической силой во главе с самым прославленным героем войны.

К тому же Жуков, вслед за Берией и Маленковым, после ХХ съезда проводил линию по ослаблению влияния опостылевшей партии в Вооружённых силах. Это выразилось в приказе № 0090 «О состоянии воинской дисциплины в армии», содержащем требование пресекать критику командиров на партийных конференциях. На октябрьском Пленуме 1957 г., посвящённом «улучшению партийно-политической работы в Советской Армии и Военно-Морском Флоте»[401], Жуков был осуждён за курс Минобороны на ослабление влияния КПСС в армии. Его обвинили в том, что он вёл линию на отрыв армии от партии, на ослабление партийных организаций и фактическую ликвидацию политорганов Советской армии, на выход армии из-под контроля ЦК КПСС, превращение Вооружённых сил в вотчину самого министра.

Выступающие один за другим говорили о создании в армии культа Жукова, насаждавшегося при содействии подхалимов и угодников. Припоминали ему военные неудачи, говорили о потере чувства скромности. В доказательство приводилось поручение Жукова купить и в целях личной рекламы выставить в Центральном музее Вооружённых сил картину, где на фоне горящего Берлина и Бранденбургских ворот вздыбленный конь топчет знамёна побеждённых, а верхом величественно восседает Жуков. Подчеркивалось сходство этой картины с известной иконой «Георгий Победоносец». Кроме этого, обвиняли министра в самоуправстве: «т. Жуков Г.К. не оправдал оказанного ему Партией доверия. Он оказался политически несостоятельным деятелем, склонным к авантюризму как в понимании важнейших задач внешней политики Советского Союза, так и в руководстве Министерством обороны»[402]. Практически все делали акцент на его стремлении к неограниченной власти. Опять всё делалось в лучших традициях сталинизма.

Но я сказал: «Родион Яковлевич, вряд ли нужно так поступать <…> Малиновский посмотрел на меня с каким-то удивлением. В его взгляде читалось удивление потому, что то, что сказал Жуков и не отрицал Москаленко, — подсудное дело. Заговор! А я сказал тогда членам Президиума ЦК: «Давайте не будем сейчас следовать государственному принципу, хотя следовало бы провести следствие и судить Москаленко. Надо принять во внимание ту роль, которую он сыграл при аресте Берии, когда мы прибегли к его помощи, и он честно выполнил все, что ему поручили. Поэтому давайте простим ему данный эпизод»[403]. Не внять совету министра обороны Родиона Малиновского и оставить в должности и неприкосновенности потенциального заговорщика можно только в том случае, когда он слишком много знает, в этом случае — о главной хрущёвской тайне — убийстве Лаврентия Павловича.