Политтехнология стальной эпохи. Маршал Берия и политрук Хрущев

В своих мемуарах Хрущёв «забыл» ответить на главные вопросы разыгравшейся на его глазах и даже у него дома трагедии, которая не могла не оставить глубокий след в душе нормального человека, не причастного к гибели «друга»: Почему не были наказаны генерал Пухов и другие виновники, прямо указанные в материалах «Смерш»? Почему во всех документах дано разное описание случившегося? Где показания самого пострадавшего? Был ли Хрущёв в колонне, давал ли рекомендацию на поездку или поддержал Жукова? Нет ответов и на вопрос об отсутствии посмертных наград Ватутину, как не ответил Хрущёв и на письмо жены «друга», которого приютил вместе с семьей у себя дома. Казалось бы, при таких обстоятельствах, в самый сложный период в жизни, вдова могла ожидать не только письменный ответ, но и личную встречу. Тем не менее Звездой Героя Советского Союза за форсирование Днепра и взятие Киева Николай Фёдорович был награждён только после смещения Хрущёва. В общем, главное, что забыл Хрущёв отразить в своих мемуарах, это поклон памяти своего близкого «друга», пациента и «домочадца». Зато он с унизительными подробностями, можно сказать, любовно запечатлел последние минуты великого полководца. «Все делали буквально всё, — по-видимому, с чувством удовлетворения писал Хрущёв, — чтобы состояние его здоровья улучшилось. Не знаю, сколько дней протянул он ещё в таком виде, когда опять мне позвонил Бурденко (или его ассистент) и попросил, чтобы я приехал, потому что Ватутин уже находился в тяжелейшем состоянии. Он метался, поднимался на руках, требовал блокнот, карандаш и пытался написать какую-то телеграмму, обращался к Сталину с просьбой спасти его, и тому подобное.

Когда я подошёл к нему, он метнулся навстречу, обнимал, целовал, был в полусознании, но хотел жить и обращался к каждому, кто мог в какой-то степени помочь отвоевать его жизнь. А я ему сказал: «Николай Фёдорович, Сталин знает и всё сделает, что надо»[566].

Обезумев от боли и страданий, 14 апреля Ватутин написал карандашом последний в своей жизни документ — записку И.В. Сталину на бланке председателя Совета народных комиссаров УССР. Скорее всего, именную бумагу с чувством удовлетворения, что её увидит Сталин, ему дал Хрущёв как доклад о завершении операции. В записке три предложения: «Дела идут очень плохо. Бурденко меры принимает. Прошу кое-кого подстегнуть. Ватутин»[567]. Кого Ватутин просил у всемогущего Сталина подстегнуть, навсегда осталось загадкой, а зловещая роль Хрущёва в его судьбе стала, пожалуй, намного очевидней.

В ночь на 15 апреля сердце военачальника перестало биться. Врачи констатировали: «В 1.30 15.04 с. г. т. Ватутин скончался при явлениях нарастающей сердечной слабости и отека легких». Похороны Н.Ф. Ватутина состоялись 17 апреля 1944 г. в Советском (теперь Мариинском) парке. Это был день 50‑летия Хрущёва. Дочь Ватутина Елена Николаевна в документальном фильме о своём отце поведала, что церемония прошла скомканно, так как Никита Сергеевич спешил отметить юбилей.

О том, что Хрущёв, очевидно, не раз выполнял деликатные поручения «отца народов», свидетельствует его самое прочное положение в сталинском окружении. Жукова за одну только мысль о сдаче Киева Сталин снял с должности начальника Генерального штаба и бросил на Резервный фронт. Хрущёв же после гибели миллиона человек в киевском и харьковском котлах при его активном участии в выборе вариантов обороны или отступления не лишился ни головы, ни должности. Никакого наказания он не понёс ни за страшный голод 1946 г., ни за гибель огромного количества граждан в его «владениях», проливающих кровь из-за безумной жестокости и негибкости сталинского режима.

Никогда на жену Хрущёва не обрушивались кары, как на жён Молотова и Калинина. И даже когда стало шатким положение Лаврентия Берии после зловещего призыва Сталина искать «Большого Мингрела» и опасной критики Молотова, Микояна и других «стоящих у трона», Хрущёв, как всегда, оставался в стороне.